Яма - [8]
До дач оставалось километра три. И на фиг она купила столько минералки?! Дойти вон до того поворота — и вышвырнуть в кусты проклятые полторашки. И так постоянно ноет низ живота и поясница. Недавно УЗИ обнаружило значительное опущение внутренних органов. Врач заговорила о бандаже. Правильно, при росте 189 сантиметров и весе 58 килограмм дефилируй сутками на подиуме на двенадцатисантиметровых шпильках…
На повороте бесшумно, божьей коровкой проползла в траве красная «окушка», приветливо бибикнула. Через минуту дорожная сумка была заброшена на заднее сидение. А Лиля слушала уютную воркотню старичка-боровичка: полосатый ветхий пиджачок, стоптанные как блинчики крошечные — на детскую ножку — кроссовки. Очки без дужек на бельевой резинке, продетой за мохнатые уши. Прелесть старичок!
— Охо-хо-хо, девки-матушки. Как рожать будете: в талии ломкие, ножки стрекозиные…
Не выпуская руль, перегнулся, поднял с пола выпавший из сумки рулончик туалетной бумаги, умильно помял в закорузлых коричневых пальцах: «Как пушок, мяконькая. Ишь, пунктиром размечена: чтоб, значит, порциями, ни больше и ни меньше пользовать…»
Лиле захотелось пить, вытащила пузырь с минералкой. Мужичок-боровичок добродушно попенял:
— Зачем цельную откупориваешь, газ выпускаешь? Не экономные вы. Хлебни моего кваску. Это тебе не химия: домашний, на ржаном хлебце.
Лиля налила из предложенного термоса в жестяной стаканчик-крышку. Квас был изумительный: вкусный, крепкий, ледяной. Она задохнулась от наслаждения, плеснула еще.
… Голову бешено понесло, закружило, как у Нельки на последнем дне рождении, когда она перепила шампанского и уселась на пол. Перед глазами крутилась пестрая огненная карусель. Больше она ничего не помнила.
Лиле мерещилось, что она на девичнике у Нельки, и ее почему-то запихивают в спальный мешок. Только вместо невесомого гагачьего пуха и шелка, пропитанных Нелькиными духами — под руками не струганное занозистое дерево и тяжелый, спертый воздух.
Очнулась от сильного позыва рвоты, едва успела перевернуться на живот. На тысячу кусочков раскалывалась голова, в висках стучали не молотки, а кузнечные молоты. Самое ужасное — смрад, духота, от которых лезли из орбит глаза и пальцы рвали ворот кофточки. Вверху раздался шум, посыпалась труха, засветилась неширокая щель.
— Опамятовалась, что ль? Рукой-то по стене поведи влево… Еще левее, там выключатель.
Слабенькая, тусклая лампочка с раскачивающимися нитями тенет осветила яму два на два метра, стены из полусгнившего, в испарине, кирпича. Кое-как сколоченный из толстых досок топчан — на нем ничком лежала Лиля. В углу два ведра с крышками, к ручкам которых приделаны колодезные цепи, уходящие вверх, к щели.
— Ах, сучонка, выблевала на топчан. Ну, тебе в блевотине самой и барахтаться. — Щель стала закрываться.
— Воздух! — с отчаянием крикнула Лиля. — Я задохнусь!
Закрывающаяся щель не сразу, словно с сомнением, вновь приоткрылась.
— Там в углу труба торчит, тряпицей заткнутая. Тряпицу вынь.
Лилины ноги нащупали доску, плавающую в вонючей жиже. Нашла в стене ржавую трубу, вытащила кусок грязного ватина и носом и ртом жадно, жадно приникла к трубе. Слабо пахнуло лесной травой, свежестью.
Лодыжки будто кольнуло булавками в нескольких местах. Она всмотрелась: на них чернели грязные точки. Нагнулась, чтобы смахнуть — точки брызнули в разные стороны. Блохи. Еще не понимая до конца происшедшего, Лиля заплакала. Потом зарыдала, завизжала, завыла. Отвыв, затихла.
Хотя Лилины часы остановились, и в яме всегда стояла тьма, разбавляемая слепой лампочкой, она научилась узнавать наступление нового дня по трубе. Другой ее конец выступал из-под земли в лесу. Каждое утро она слышала многоголосый сумасшедший, радостно приветствующий солнце птичий гомон.
Приход старика Лиля слышала по приближающейся одной и той же песенке. Где-то она ее слышала — где? Вспомнила: в школе, в первом классе. Старик заменил в ней слова:
— Мы порхали, мы порхали…
Наши крылышки устали…
Мы немножко отдохнем…
И опять порхать начнем…
Ничего зловещей этой детской считалки Лиля не слыхала. Поднимая на звякающей ржавой цепи вонючее ведро, он добродушно бормотал считалку под нос. Однажды закончил ее словами, от которых у девушки кровь бросилась в лицо, замерло, а потом бешено заколотилось сердце:
— Мы немножко отдохнем…
И мучительно умрем!..
Так, что ли? А? Чего молчишь?
— Выпустите меня отсюда. Я никому не скажу, — безнадежно попросила Лиля. Это она говорила каждый раз, едва наверху появлялся квадратик света. Вниз летел кусок засохшего позеленелого батона.
— Не талдычь… Куда я тебя выпущу? Никуда не выпущу. Иногда у него возникало желание побалагурить. Он садился на край ямы, покачивал крохотными ножками.
— Зачем вы меня здесь держите? — спрашивала Лиля.
— Зачем. А СВОЕ иметь хочется. Вот поеду сейчас на машинешке. А меня обгонит раздолбай, пуп земли в джипе. Это он думает, что он пуп земли и у него есть все. А СВОЕГО-то у него нет! — восторженно взвизгнул старик. — А у меня СВОЕ имеется. Упрятано в укромном месте, ждет меня — не дождется. Может, брошу СВОЕМУ еду, а может, не брошу — как захочу. Захочу — тряпицей трубу с другой стороны заткну. И в дырочку смотреть стану, как выгинаться будешь. Ой, сладко выгинаться будешь…
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
«Из обезболивающих — в лучшем случае укол новокаина. И грозный рык врача: — Чего орёшь? Поменьше надо было перед мужиком ноги раздвигать! Помогает стопроцентно: вопли из абортария мигом утихают. В самом деле, у врача нервы не железные: с утра до вечера слушать вопли, как в гестапо. Но самая лучшая анестезия: крупная тёплая рука стоящей в изголовье медсестры. В наиболее невыносимые, мучительные моменты сжимаешь эту спасительную руку сильно-сильно. Медсестра потом не то хвастается, не то жалуется, разглядывая синяки и ранки от впивавшихся ногтей: „Оторвёте ведь когда-нибудь руку-то.
Сезар не знает, зачем ему жить. Любимая женщина умерла, и мир без нее потерял для него всякий смысл. Своему маленькому сыну он не может передать ничего, кроме своей тоски, и потому мальчику будет лучше без него… Сезар сдался, капитулировал, признал, что ему больше нет места среди живых. И в тот самый миг, когда он готов уйти навсегда, в дверь его квартиры постучали. На пороге — молодая женщина, прекрасная и таинственная. Соседка, которую Сезар никогда не видел. У нее греческий акцент, она превосходно образована, и она умеет слушать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!