Яма - [39]

Тем не менее после главы 8 становится ясно, что Элизабет все сильнее склоняется к своей «альтернативной концовке», в которой она искусно манипулирует ситуацией в Яме, в результате чего все подростки остаются в живых. Важно понять, что такая альтернативная трактовка фактов глубоко закрепилась в сознании Элизабет еще в самом начале повествования, так как уже на первых страницах рассказа она заговаривает о своих длительных отношениях с Майком за пределами Ямы. Не считая одного или двух случайных упоминаний о том, что между событиями Ямы и моментом написания истории прошло намного больше времени, чем Элизабет пытается внушить читателю, иллюзия чрезвычайно достоверна и воспринимается убедительно. (Было установлено, что Майкл Роллинз скончался на шестнадцатый день.)

В соответствии с уровнем школьного образования, Элизабет кажется подходящим вплести в основную канву довольно претенциозные метафорические и символические наслоения. В большинстве своем эти приемы используются на удивление зрело. Наиболее неуклюжа и очевидна введенная ею метафора «призрачного лета», которое является фоном событий за пределами Ямы. В завершающих параграфах есть неясный эпизод, когда из открытого дверного проема в Яму струится яркий свет. (До этого автор рассказа довольно четко заявляет, что дверь в Яму находится в конце короткого коридора и не попадает в зону прямых солнечных лучей.) «Призрачное лето», скорее всего, призвано оказать успокаивающее воздействие, стабилизировать и уравновесить все более частые моменты эмоционального потрясения, которые наверняка были вызваны рассказом. Субъективное благополучие созданной Элизабет фантазии предлагает убежище, в котором можно укрыться от реакции на воспоминания о сущности Ямы.

Кроме того, необходимо принять во внимание более тревожные аспекты самого повествования о Яме. Альтернативная версия, описанная Элизабет, не является полной идиллией. Постепенно становится ясно, что персонаж по имени Лиза играет ключевую роль во всестороннем понимании текста. Элизабет характеризует Лизу лишь вкратце, и отсылки к данному персонажу отрывочны. Уже этого достаточно, чтобы выделить Лизу среди других героев «Ямы». Своеобразный механизм, используемый Элизабет для введения монологов Лизы — магнитофонные записи, — имеет большое значение, так как позволяет рассказам Лизы предстать в виде потока сознания. Если сравнить структуру этих отрывков с остальным текстом, становится ясно, что если в основном повествовании Элизабет использует определенный собственный стиль и форму, параграфы Лизы гораздо менее организованны. Важно и сходство имен двух главных героинь повествования, в котором Элизабет говорит о себе исключительно как о Лиз. (Нет никаких доказательств реального существования Лизы.) Поначалу кажется странным, что Элизабет решила таким образом расщепить свой персонаж надвое, но, как оказывается, у нее были на то свои причины. Если предположить, что эти двое по существу являются одним и тем же человеком, некоторые доселе неважные вещи становятся более существенными. Во-первых, становится очевидно, что Элизабет была знакома с Мартином, возможно, достаточно близко, еще до Ямы. Во-вторых, важно, что прием, используемый Элизабет, когда она рассказывает собственную историю с точки зрения другого человека, помогает ей дистанцироваться. Как и постоянная смена рассказчика, о которой говорилось ранее, этот способ позволяет ей включить в повествование те события, личное участие в которых она еще не готова признать. (Рассказ Элизабет написан от руки, и в связи с этим интересно отметить следующее: в то время как она исправляет и перерабатывает большинство глав текста, часто достигая при этом большей степени объективности, монологи Лизы все до единого оставлены в первоначальном виде. Почерк ухудшается, чаще появляются орфографические ошибки — особенно странная привычка Элизабет ставить в форму множественного числа все без разбору существительные. Такое впечатление, что исчезает большинство осознанных сдерживающих факторов. Вероятно, с этими главами связана высокая степень катарсиса, и Элизабет не стала перерабатывать их, чтобы избежать перечитывания и, как следствие, вторичного переживания описываемых событий.)

В силу близости Лиз/Лизы появляется еще один, более тревожный подтекст. Прежде всего, важно отметить, как Элизабет изображает себя в ходе повествования. Она упорно описывает себя как сильную, независимую, волевую личность, способную справиться с ситуациями различной трудности и стать лидером для остальных. Причин сомневаться в подобной оценке ее личности нет; она полностью соответствует школьным рассказам о ней и той жизни, которую она вела дома, в одиночку заботясь о матери-калеке. Но в Яме ее уверенность в своих силах порой кажется надуманной. (Ее самоидеализация не ограничивается внутренними качествами; давая волю воображению, в тексте она представляет себя худенькой, с «маленькими ручками».) Столь убедительная альтернативная развязка, написанная Элизабет, свидетельствует об ее немалом интеллекте и решимости. Разумеется, реальный конец Ямы не имеет с рассказом Элизабет ничего общего. И здесь анализ текста достигает наиболее значимого этапа. Рассказ Лиз о занятиях любовью с Майком и описание изнасилования Лизы расположены в тексте чрезвычайно близко. Если эти два персонажа тесно связаны, как соглашаются большинство исследователей, тогда можно сделать простое предположение: если в Яме и произошел какой-либо сексуальный акт, Элизабет участвовала в нем не совсем по собственной воле, как она пытается убедить читателя. Скорее всего, воспоминания об этом событии в ее сознании настолько спутаны, что разделились на две части: наполовину идеализированный романтический секс, наполовину болезненное насильственное вмешательство.