Якорь в сердце - [82]

Морские просторы всегда побуждают к размышлениям. В долгие часы спокойной вахты, глядя на однообразно шумящую воду, Перов спрашивал себя: почему он завидует брату? Потому ли, что он один из руководящих партийных работников республики? Конечно, нет. Вероятно, тут дело в том, что он достиг чего хотел, осуществил свои мечты и живет, работает с максимальной нагрузкой и чувствует, что находится на месте. Выполнять работу как можно лучше — это во власти каждого. Значит, и во власти его, Алексея Перова. Он отдавал все силы воспитанию команды, стремился, чтобы корабль стал отличным.

Все как будто шло хорошо, задуманное было близко. И вдруг случай со старшим матросом Крутилиным перечеркнул все эти надежды.

Узнав, что в конце месяца он будет демобилизован, Виктор Крутилин, любимец всей команды, принялся энергично собираться в дорогу. Он попросил разрешения купить в городе чемодан, но вернулся с пустыми руками, пьяный. И надо же, чтоб это случилось именно в тот момент, когда на катер прибыла для проверки комиссия из штаба округа.

Сегодня они несли вахту в одной смене. Перов взглянул на Крутилина, который, казалось, клевал носом у радиолокатора. На экран нужно было смотреть через муфту, края которой были обиты мягкой резиной, как очки мотоциклиста. Почему-то Перов никак не мог избавиться от подозрения, что, прислонив голову к муфте, матрос просто-напросто спит. Перов упрекнул себя в несправедливости — один проступок еще не дает права не доверять человеку. И все же он решил проверить свои внезапные подозрения — стоит ли рисковать?

Он сделал шаг в сторону Крутилина. В тот же миг Крутилин выпрямился и взглянул на Перова.

— Товарищ старший лейтенант, может, вы сами посмотрите? Гляжу-гляжу — никак не пойму. То ли есть, то ли нет…

— Что вы тут мямлите? — недовольно поморщился Перов. — Докладывайте ясно и четко, как подобает военному моряку!

Крутилин доложил:

— На севере, в секторе ноль пять градусов, на расстоянии около четырех миль наблюдается объект. Видимость плохая.

Старший лейтенант склонился над локатором. В первый момент он ничего не увидел. Луч медленно скользил по чистому полю, не встречая на своем пути ни малейшего препятствия. Он отрегулировал яркость и еще раз посмотрел на указанный матросом сектор. Действительно, там что-то вспыхнуло, словно крохотная опрокинутая запятая. На следующем круге стрела ничего не показала. А потом снова обозначилась запятая. Ясно, что это было не судно. Но что? Может, лодка, которая вздымалась и проваливалась на волне? А может, радиолокационные помехи?

Первое предположение казалось наименее вероятным — кто мог на лодке выйти в море в такую погоду. Объявить тревогу и выловить курам на смех пустую бочку из-под селедки — нет, это безумие. Но если под прикрытием волн к берегу или в сторону моря действительно крадутся нарушители? Ведь это исключительная возможность показать, на что способна команда. Перов не мог забыть происшествия с Крутилиным.

Сойдя вниз, старший лейтенант на мгновение задержался у дверей своей каюты. Оттуда доносились голоса. Все ясно: у механика сидит начальник поста технического наблюдения, возвращающийся на остров из служебной командировки. Может, их тоже позвать к локатору? Варшавский хорошо знает аппаратуру.

Перов махнул рукой — для механика это ведь первый рейс, а у начальника поста Игоря Варшавского довольно своих забот.

IV

У старшего лейтенанта Игоря Варшавского стряслось большое горе. Ему было просто необходимо разделить его с товарищем. Обычно Варшавский курил мало, затягивался сладким дымком сигареты после сытной еды или отгонял никотином сон на длинном ночном дежурстве. Но сейчас он курил одну папиросу за другой, точно надеялся унять табаком душевную боль. На катере Варшавский был пассажиром. Давно вошедшее в кровь правило не курить там, где спят, тяготило его. И поэтому Варшавский то и дело предлагал хозяину каюты:

— Ну давай закури, друг! — И подвигал свой портсигар Антону Лудзану. — Поговорим о жизни.

У механика слипались глаза.

— Сам знаешь, не курю!

По-русски Лудзан говорил почти без акцента.

— Значит, осуждаешь! — Варшавский грустно покачал головой. — Да, теперь все перестанут меня уважать.

— Отчего же? — пытался утешить его механик. Лейтенантские погоны на нем были еще совсем новенькие. — Кури на здоровье! Ты тут гость, так сказать, пассажир. Кто тебе может отказать в удовольствии?

— Удовольствие, — недобро усмехнулся Варшавский. Он щелкнул зажигалкой, но так и не прикурил и грустно поглядел на собеседника. — Человек в отчаянии, готов прыгнуть через борт, а ты рассуждаешь об удовольствии… Понимаешь, она меня все лето упрекала: «Я-де тут задыхаюсь, не могу больше этого вынести. Я должна, мол, видеть людей». Наконец получаю командировку в город. Так что ты думаешь? Наташа отказывается ехать вместе. Чувствует себя нездоровой…

— Да, — глубокомысленно проговорил механик. — И теперь ты волнуешься, может быть, серьезно заболела? Когда моя Анфиса не пишет целую неделю, я тоже…

— Смеешься ты надо мной, что ли? — Варшавский с таким гневом стукнул кулаком по столу, что окурки вылетели из переполненной до краев пепельницы. Но он тут же овладел собой. — Хотя ты ведь действительно в наших краях человек новый и ничего не знаешь. Так слушай, как все было на самом деле, и не верь никаким сплетням… Пицунду ты, вероятно, знаешь, да? Можешь мне поверить, это рай на земле. Самое теплое местечко на всем Кавказе. Море бархатное, в дюнах сосновый бор. И столовая птицефермы, где можно заказать запеченных в тесте цыплят и запивать их сухим винцом. Я был на седьмом небе, когда прошлой осенью мне предоставили туда путевку. «Пусть съездит туда этот дикарь, — улыбнулся начальник политотдела, — иначе совсем зарастет мхом на своем острове». Вот это был отпуск так отпуск, я тебе скажу!.. Там я и познакомился с Наташей! Ну что тебе о ней сказать? Я не знаю твоей жены, не обижайся, но ты наверняка тоже в нее влюбился бы! Когда впервые увидел ее — она выходила из моря — у меня дыхание перехватило. Проходя мимо, она глянула на меня — сердце замерло. Глаза голубые, теплые и улыбающиеся. Погоди, погоди, я сейчас тебе покажу ее фотографию!..