Яконур - [30]

— Наверное, то. А чье?

— Чехов.

— Спасибо.

— Ладно… Герасим, вы…

— Что?

Яков Фомич помолчал и спросил:

— Приехал?

— Ну, разумеется!

Яков Фомич еще помолчал, потом еще спросил:

— Вы откуда звоните?

— Из дому.

— Ну… пока.

* * *

Отпустил…

Иван Егорыч вглядывался в тайгу.

Куда там, и след уж простыл.

Начал сматывать веревки.

Собаки звали на берег неспроста, они выгнали из тайги изюбря, он — к Яконуру, а они его в воду загнали, у него ноги и закоченели… Иван Егорыч привел его во двор, Белки не было, запер в большую стайку, сена дал.

Изюбрь не ел, только ревел страшно и бил в стены.

Собаки у Ивана Егорыча охотились сами; Аскыр был такой, что загрызет да и ест, а Рыжий — загрызет и ждет, никого не подпускает и Аскыру не дает. Один раз их долго не было, Иван Егорыч уж стал тревожиться, потом Аскыр прибежал, худой, шерсть клочьями; Иван Егорыч собрался и за ним в сопки. Аскыр привел, — сидит там Рыжий возле медведя, которого они загрызли, тоже худой и облезлый, сам не трогает и ворон отгоняет. Иван Егорыч тогда ободрал медведя, мяса сварил, покормил собак и повез ихний трофей на санях домой…

Изюбрь кричал, Ивану Егорычу жалко было его; все же пошел на почту в поселок, позвонил в лесничество, вроде он уже почти на работе, вот и сделал что положено, — позвонил и спросил у начальства, выпустить или, может, в зоопарк. Ему сказали: подожди, приедем. Иван Егорыч пошел домой.

Изюбрь все раскидывал мордой сено, бил в бревна красивыми рогами и кричал.

Аня стояла и смотрела на него, Иван Егорыч встал рядом с нею; жалко было изюбря.

Крик у него был особый, отчаянный…

Иван Егорыч зашел сбоку, повязал ему ошейник из фитиля десятый номер и еще — галстук красный, пионерский, который Федя в школе носил. Чтоб видно его было в тайге.

И — отпустил.

Уже темнело; Иван Егорыч аккуратно сложил веревки, понес их во двор.

В доме засветились окна, там Аня собирала ужин. Во дворе казалось по-особенному тихо и покойно.

* * *

Вдовин смотрел на дверь.

Дверь открылась, Назаров вышел, дверь захлопнулась.

Нет, таких не берем.

Вдовин понимал, что происходит; предложение Назарова, конечно, было важным событием.

По ситуации — согласиться бы… Иметь своего человека в отделе Элэл. Или — взять к себе. Со всеми потрохами. В самый бы раз.

Но — не мог этого…

А ведь и урок бы остальным был за то, что они устроили ему сегодня; явная его, Вдовина, победа и такой знак их поражения… там уж только жди полного разброда.

Нет, не мог!

Он презирал любых подлецов; трусов, отступников; включая тех, в которых он нуждался и кого случалось ему использовать для дела.

Еще одним таким утяжелить свой обоз, еще одного терпеть каждый день?

Назаров удивился, он ведь поступал вроде точно по обстановке, к тому же, видно, знал, что утром Вдовин приглашал Валеру.

Прискакал предлагать себя. Недолго собирался…

Пусть поудивляется.

Вдовин рассмеялся. Смех был громкий, долгий, искренний. И — совершенно определенное чувство гадливости.

Встал, подошел к окну, налил в стакан воды из графина; отпил.

Вода теплая, безвкусная.

Какого хрена они так к нему относятся? Речь же идет о вполне определенном эффекте! Он не раз повторял: если эффект не дохлый, то…

Вдовин допил воду.

Для постороннего наблюдателя шел, главным образом, бум прогнозов, — снова заговорили про то, как вода морей и океанов обеспечит человечество энергией на миллионы лет; Вдовин и сам, при случае, объяснял журналистам — либо решим проблемы здесь и полетим к другим планетным системам, либо останемся при своих проблемах и никуда не полетим; как выражается Свирский, почему не поговорить о том, что будет, когда нас не будет… Для Вдовина это было время, когда все принялись расхватывать по частям новую тематику и отпускавшиеся под нее деньги.

Здесь много светило блестящих перспектив, и Вдовин боялся, что поезд уйдет без него. Киты разбирали лакомые куски; надо было искать, что еще оставалось и могло притом оказаться вполне надежным по результативности.

Поставил стакан.

Работа, черт возьми, не какая-нибудь!

Ему было обидно, что эта компания так отнеслась к его предложению. Речь шла о тематике, но… Он переносил это на себя лично, видел здесь отношение к самому себе.

Он понимал, каких ребят собрал Элэл. Вдовину хотелось их признания.

Конечно, они не сообразили, чего он добивается…

А мнение об Элэл уже сложилось. Это, кстати, произошло без его, Вдовина, участия.

Да Элэл болен, болен! И неизвестно, когда сможет вернуться.

Вот если бы они стали работать по его теме…

Вдовин уже представлял себе, что за горы можно будет своротить, что за сила будет, если всем вместе навалиться на эту работу. Сам он готов был вложить себя в нее без остатка, до конца, до инфаркта.

В конце концов, и к тому, что это работа для будущего, он тоже относился вполне серьезно… немаловажным показателем для него было, что завтрашняя необходимость ее понимается сегодня, не всегда так везет… работа для будущего человечества! — он может говорить с ними и в таком ключе, если они хотят это от него услышать.

Если хотят…

Громкие слова? Ладно…

Какая ситуация может быть лучше: работа, нужная для человечества в целом, — и с блестящими личными перспективами для тех, кто станет ее делать! Совпадение просто счастливое.