Якобинец - [24]

Куаньяр смотрел на него спокойно, даже с долей сожаления.

– На ступенях Тюильри я тоже без жалости убивал их. Но там.. всё будет по-другому, перед тобой будут уже не те, высокомерные и вооруженные до зубов, эти будут беззащитны перед тобой и измучены ужасом. Что ж, иди, ты сделал свой выбор!

Но Арман уже успокоился:

– Я сделал свой выбор много лет назад, как впрочем, и ты.., – и вдруг резко повернулся в сторону замершего у стены де Бресси и остальных,– а это еще кто тут у нас? Видно, что боятся, просто чувствую липкий запах страха!

Опустив пику, неторопливо он подошел к ним.

– А ну-ка.. подними шляпу с глаз, любезный! Честному человеку бояться нечего..

Норбер, видя опасное возбуждение Армана, решил вмешаться:

– Оставь их, они со мной!

Но Арман тихо присвистнул:

– Какие люди.. милейший граф,.. какая встреча.. моё почтение, мадемуазель и вам.. молодой господин!, – насмешливо улыбаясь, он снял красный колпак. В остановившихся зрачках таилась угроза убийства.

Девушки в ужасе прижались к де Бресси.

Норбер понял, что обе они очень недалеки от обморока. Он решительно встал между семьей де Бресси и пикой Армана.

– Я же ясно тебе сказал, эти люди со мной. Я отвечаю за них перед…(чтобы срочно придумать).. Советом Коммуны!, – тон стал очень властным и холодным, – клянусь, одно резкое движение в их сторону и....Революция потеряет одного из своих защитников! Ничего личного, Жак!

Рука сама дернулась к эфесу.

– Да ладно! Я что, понимаю.., – Арман слегка отступил и опустил конец пики,– добрый улов.. Ну что, Бресси, пока не посчастливилось тебе украсить фонарь? Жаль, ты бы смотрелся на нем великолепно!, – глаза его зло блестели, ноздри нервно раздувались, – а твои цыпочки могли бы доставить немало удовольствия добрым санкюлотам, такое случалось с аристократками в Тюильри 10 августа… а потом и их…, – сделал характерный жест, ударив себя ребром ладони по шее и даже не заметил, как при его последних словах Норбер брезгливо поморщился.

Было странно видеть, как свирепая физиономия Армана изменила обычное выражение, на ней вдруг появилась растерянность и даже грусть. Даже низкий грубый голос стал гораздо мягче.

–Норбер.. мы выросли вместе, твой отец и брат поддерживали нашу семью в самые трудные дни, я всегда считал тебя товарищем.. братом…я всегда уважал тебя, ты читал нам Рейналя, Руссо.. Но уже дважды ты угрожаешь мне и почему? Из-за проклятых аристократов! Тех же самых, что и в прошлый раз в Санлисе! Разве их родственничек, Белланже не причастен к убийству твоего брата с семьей?! Ты один из самых искренних, честных патриотов, каких я знал… Я всегда доверял тебе, но, ни тогда, ни сейчас не могу понять. В чем дело, Норбер?

Куаньяр подошел ближе и опустил руку на плечо Армана.

– Жак, я ничего не имею против тебя и сейчас. У нас много общего, наш маленький Санлис, наше детство, общие друзья. У тебя есть все причины для такой ненависти. А у меня есть свои и крайне веские причины поступить так, а не иначе. Но не спрашивай меня ни о чем, это касается только меня одного, мое дело сопроводить их.. куда следует, и никто в этом мне не помешает!

– Ладно. Я понял тебя и не держу зла. Что ж, был рад встрече, Норбер, я, кажется, отстал от ребят, надо спешить, может, когда еще и встретимся!

Отсалютовав пикой, он бросился догонять санкюлотов.

Лица всех участников сцены, кроме Куаньяра были были бледны до зелени, девушки едва держались на ногах.

– Вы обязаны этой встрече своим упрямым недоверием, Бресси и сурово наказали себя и своих близких. А теперь извольте следовать за мной без разговоров. Я сниму для вас комнату на улице Сен-Жак, а завтра решу, что с вами делать дальше..Постарайтесь не устраивать мне сюрпризов…

– Что за чудовище! – вырвалось у 16-летней Жюли, дочери графа.

Норбер не понял, в чей адрес это прозвучало, в адрес Армана или его самого и потому откликнулся очень жёстко:

– Народ все эти века жил в аду, так что легкие изменения температуры мы уже не чувствуем.. Мадемуазель, ваши братья по классу столько веков подряд были уверены, что над дверью в АД

висит надпись: « Только для черни!!!», что мы рады вас разочаровать: «Вход для всех!!! Демократия!

Упрямиться граф более не собирался. На фоне Жака Армана Куаньяр предстал перед ним в ином, чуть более мягком и выгодном свете.

Однако следующим ранним утром квартира, снятая для них оказалась уже пуста..

От отчаяния он зло швырнул старый облезлый стул, попавшийся на пути. Старуха консьержка опасливо уставилась на него.

– Но, гражданин, вы не говорили, что за ними надо следить…, – и осеклась, встретившись с тяжелым мрачным взглядом, замерла, увидев, как молодой человек в трехцветном шарфе медленно съехал по стене и сел на пол, подтянув колени к подбородку и закрыв голову руками..

(Я идиот! Надо было всё предусмотреть! Бресси, спасибо, любезный! Ну, и где теперь она?! С ней может случиться всё, что угодно, может их уже снова поймали, вернули в Аббатство или в Ла-Форс, может её уже убили?!)

В одном из кабинетов Тюильри у окна Куаньяр нашел Робеспьера и Сен-Жюста. Молодой друг Неподкупного мерил его прохладным взглядом, Норбер не был обижен, он понимал причину, юноша относился отстраненно к большинству людей из окружения Робеспьера, это касалось даже Демулена, исключением были только интеллектуал итальянец Буонарроти и общительный, добрый Леба. Сам он воспринимался в большей степени, как близкий друг Огюстена. Ясно, что не без их поддержки Куаньяр вскоре окажется одним из депутатов Национального Конвента.