Якоб-старьевщик - [5]

— Неужто вам охота продавать каждую вещь по отдельности? Это же сплошная морока, да и толку чуть. Ну, дадите вы кучу объявлений в газетах, придут к вам люди, и начнется: эта вещь им нужна, а эта нет. Вы назовете цену, ее сочтут приемлемой, а глядишь, еще и собьют, и вот одна вещь с рук сбыта, но прочее-то все осталось при вас. Я же предлагаю другое: беру все за приличную цену и увожу. Вы разом избавляетесь от хлама и от забот! Ни ящики комода вычищать не надо, ни старые шкафы опорожнять. Оставляйте все как есть. Я приезжаю, плачу́, как договорились, забираю — и баста!

Многие, в первую очередь молодые люди, получившие в наследство от родителей или даже от дедов с бабками тьму-тьмущую всевозможных предметов домашнего обихода, с благодарностью принимали его предложение. Скоро Якоб уже и сам не знал, куда деваться с купленными в долг вещами.

И вот однажды, довольно далеко, но еще в черте города, он приметил заброшенную фабрику — складские сараи и два цеха. Якоб навел справки о владельце и узнал, что участок вместе с постройками задешево сдается в аренду. Хозяева рады были, что хоть кому-то понадобились безнадзорные цехи, корпуса и сараи. Якоб сделал самое хитрое, что только мог: за мизерную плату сроком на десять лет целиком арендовал участок со всеми постройками и их содержимым. Это была величайшая сделка его жизни. Теперь места у него было предостаточно. И в следующий раз, поехав по деревням, он не только скупал мебель, но и опустошал машинные и каретные сараи у тех людей, которым надоело заниматься хозяйством. Дочиста выметенные фабричные корпуса заполнились повозками, санями, проржавевшими швейными машинками, плугами и даже тракторами, которые годились разве что в металлолом.

Он скупал все без разбора. И давным-давно перестал осматривать вещи по отдельности, склады его наполнялись, и то, что раньше ржавело в крестьянских дворах, теперь ржавело в фабричных сараях на окраине города.

Пора было мало-помалу освобождаться от этих вещей. И Якоб сумел это сделать весьма нехитрым способом: сначала рассказал нам в баре, а после всем друзьям и знакомым в пивнушках Старого Цюриха, какие замечательные вещи он обнаружил во время своих рейдов; заезжайте, мол, и выберите кому что понравится. Цену он с нас возьмет божескую — так сказать, по дружбе. Многие не заставили упрашивать себя дважды, поехали к Якобу взглянуть, что он там понатащил с бору да с сосенки.

И некоторые отыскали себе вещицы по душе: нуждающийся в починке сундук, обшарпанный деревенский шкаф, плохонькие лампы, занавески, всевозможную посуду, часы с маятником, а среди них и подлинные сокровища.

Поначалу к Якобу наведывались знатоки и извлекали из его «свалки» самые ценные предметы. Якоб палец о палец не ударял: он держался в тени и только слушал, как его друзья хвастают друг перед другом своими находками, наперебой взвинчивая цену.

— Так вот, за это я предложу ему пять сотен, шикарная штука. А Якоб даже и не знает, что он такое откопал.

— Нет, — говорил другой, — за пять сотен ты этого не получишь! Я дам ему восемьсот.

Слово за слово — и очень скоро кто-нибудь предлагал уже полторы тысячи. Якоб ничего не делал, но запоминал каждую цифру и каждый аргумент.

Минуло немного времени, и друзей из бара ему стало недостаточно. Он опять отправился к антикварам и вполне невинно сообщил, что вот, мол, скупил, на беду, обстановку целого дома, пошел на поводу у родственных чувств, а теперь толком не знает, куда со всем этим сунуться; есть там и кое-что ценное, только подреставрировать надо. Может, они как-нибудь зайдут да посмотрят? И солидные, потомственные антиквары с большим удовольствием к нему зашли. Пригласил он не слишком многих, зато эти немногие — он точно знал — в своем ремесле собаку съели. Услужливо проведя их по своим сараям и складам, Якоб попутно выслушал, которые из вещей все ж таки совершенно прелестны, и весьма удачно ввернул те немногие специальные термины, какие успел перенять.

— Недавно я видел чудесный шкаф в стиле бидермайер, — говорил он. Или, вполне свободно, замечал: — Что мне особенно по сердцу, так это радиолы. Правда, их у меня, к сожалению, нет.

И тогда кто-нибудь из знатоков иной раз возражал:

— Однако же вы, Якоб, ошибаетесь: вон она, радиола-то! Вы разве не знаете?

— Ах эта! — отзывался он. — Ну как же, как же, знаю.

Он просветился насчет художественных стилей и периодов, он выучился разбираться в древесине, а использовал при этом только лишь познания и честолюбие все тех же господ-ценителей. Якоб хорошенько мотал их слова на ус — и года не прошло, как он стал настоящим антикваром. Услышав хоть раз какую-нибудь дату, он брал ее на заметку, но если, как на грех, цифры вылетали из головы, он попросту говорил:

— Да, это вам не подделка, эпоху-то — ее сразу видать!

И все ему верили.

Было у Якоба одно преимущество, которым мало кто из городских антикваров мог похвастать: у него на «фабрике» было полным-полно места для стоянки машин. И вот клиенты подкатывали на «бентли» и «роуверах» или на автомобилях среднего класса, которыми пользуется средняя буржуазия; он водил их по своим запасникам — «Взгляните, какие превосходные вещи, кстати, каждая совершенно в стиле своей эпохи», — когда же речь заходила о цене, он ловко увиливал от ответа, покуда не выведывал, много у клиента денег или мало, и мастерство Якоба заключалось, пожалуй, в том, что цены он назначал в зависимости от толщины покупательского кошелька. Вопреки ожиданиям он не торговался, он слушал и ждал, сколько ему предложат.