«Як»-истребитель. Чужая судьба - [31]

Саблин высунулся из-за дома, но плетень не позволял увидеть, где же находятся немцы. Неподалеку свистнула пуля, и он быстро юркнул обратно. Усатый куда-то исчез, и они остались с раненым вдвоем. «Надо отсюда валить, – подумал Виктор. – Я летчик, а не пехота. Хрена я тут забыл?» Вот только убежать в тыл, бросив раненого, было как-то неправильно. Да и куда бежать, было непонятно – ему казалось, что стреляют со всех сторон.

– Патроны есть? – спросил он перебинтованного. Тот, видимо, уже пришел в себя, страдальчески морщась, расстегнул подсумок и начал доставать снаряженные обоймы. Виктор, получив шесть приятно тяжелящих карманы обойм, почему-то обрадовался. Он зарядил винтовку и, снова выскочив из-за угла, плюхнулся в тот самый окопчик перед плетнем.

Немцы уже отступали. По пшенице, под прикрытием пулеметов и парочки бронетранспортеров, откатывалась жиденькая цепь их пехоты. Видимо, хотели захватить станицу с наскока, малыми силами, и, получив нежданный отпор, предпочли отойти. Виктора это более чем устраивало, и он снова принялся стрелять по перебегающим фигуркам. Стрелял, торопливо расстреливая обойму за обоймой, но те немцы, что он полагал убитыми, снова поднимались и отбегали к кукурузе. Глядя на это безобразие, он очень сильно пожалел, что до сих пор не изобрел автомат Калашникова.

Немцы как-то резко исчезли из видимости, и стало тихо. С их стороны постреливал пулемет, наши ему еще отвечали, но это было уже не то. Бой окончился, и Виктор с победным видом приподнялся в своем окопчике. Было приятно созерцать оставшееся за нами поле, на котором лежали убитые тела врагов. И пусть их, скрытых неубранной пшеницей, было не видно, но он не сомневался, что они там были.

Впрочем, Виктор не сомневался, что отступление немцев временное – никуда Раздорской не деться. Это было понятно даже ему, далекому от сухопутных дел, – с севера станицу окружали высокие холмы, которые немцы заняли еще ночью, и из них открывался прекрасный вид и на станицу, и на переправу. Немцам оставалось только подтащить побольше артиллерии, чтобы без потерь выбить обороняющихся.

Свист мины послышался внезапно, в самое неподходящее время. Пришлось ничком броситься в окоп, и тут же, где-то совсем рядом, резко ударив по ушам, рвануло. Взвизгнули осколки, застучали по стенам домов, посыпались срезанные ветки деревьев. Следом рвануло еще и еще. Виктор уткнулся лицом в окопчик, врастая в него, а вокруг бушевала смерть. Мины рвались часто и густо, буквально засыпая окраину станицы. И визг каждой из них порождал в организме липкий страх, который растекался от позвоночника по телу, парализуя волю. Когда разрывы прекратились, он еще несколько минут лежал, опасаясь повтора. Однако было тихо, ничего не взрывалось, даже пулеметы замолчали. Виктор опасливо выглянул в свою амбразуру, опасаясь увидеть подбегающих немецких пехотинцев. Но по полю никто не бежал, оно было окутано дымом разгорающегося пожара. Разгоралось оно с нашей стороны, видимо, зажженное упавшей миной, и теперь огонь вяло перетекал в сторону немцев и на восток. Дым застилал горизонт, слепя вражеских наводчиков, и Виктор, решив, что грех упускать такой шанс, быстренько побежал в тыл.

На переправу он попал без особых проволочек – поспособствовал уже хорошо знакомый капитан. У Виктора быстро проверили документы, зарегистрировали, и вскоре он уже стоял в плотной толпе на мокрой палубе парома. Народ здесь оказался самый разнообразный, но больше всего было красноармейцев из какой-то пехотной части – то ли усиленная рота, то ли потрепанный батальон. Вторую часть – поменьше – составляла группа зенитчиков. Правда, ни пушек, ни пулеметов у них не было, лишь пара больших зеленых ящиков. Остальные представляли собой разношерстный сброд, что называется, каждой твари по паре. Были танкисты, артиллеристы, связисты и даже несколько гражданских, резко выделяющихся на фоне выцветших гимнастерок своими темные пиджаками. Вся эта разномастная толпа сгрудилась на пятачке палубы, с надеждой всматриваясь в противоположный берег.

Когда паром выплыл на середину Дона, немцы начали артиллерийский обстрел. Это оказалось куда как страшнее, чем совсем недавно, когда пришлось пережидать его в окопе. Укрыться было негде – вокруг только река, да кожа реглана, а это слабая защита от осколков. Снаряды поднимали высоченные столбы воды, подбираясь все ближе и ближе, каждый мог стать последним. Это ужасающее ожидание, когда вокруг свистит смерть, а от тебя ничего не зависит, слепило из десятков стоящих на понтоне людей один организм. Слыша свист очередного снаряда, этот организм испуганно замирал, чтобы затем облегченно выдохнуть, когда фугас рвался в стороне. Напряжение на понтоне росло с каждым ударом весла понтонеров, с каждым сантиметром пройденного расстояния. От него некуда было деться, оно буквально висело в воздухе, усиливаясь и усиливаясь, и даже коллективный вздох облегчения скоро превратился в истерический многоголосый стон.

Едва паром уткнулся в заросший ивами противоположный берег, толпа народу с него хлынула подобно морской волне, стремясь оказаться как можно дальше от опасного места. Правда, далеко разбежаться этой волне не дали. На небольшой поляне, за переправой, укрытой от глаз немецких наблюдателей деревьями, переправившихся поджидало около взвода красноармейцев во главе с высоким лысым майором. Началась процедура проверки. Впрочем, пехоту и зенитчиков выпустили сразу, а вот одиночек и гражданских немного помурыжили, проверяя документы. И, видимо, проверяли не зря, потому как несколько человек из их разношерстной толпы отвели в сторону и оставили под конвоем. У Виктора тоже проверили документы, отобрали винтовку и благополучно отпустили.