«Як»-истребитель. Чужая судьба - [29]

Виктору искать комбата было лень. Ему вообще было лень куда бы то ни было идти, больше всего на свете ему хотелось спать. Но идея спать на переднем крае наших войск была, в общем-то, идиотской, однако мысль о том, что сейчас нужно встать и идти к переправе, вызывала еще меньше восторга. Организм, обрадованный нежданной передышке, тут же напомнил обо всех болячках и дал понять, что в ближайшие часов десять он никуда идти не желает. Однако все его терзания вскоре разрешились. В ночи послышались голоса, и к пулеметчикам подошел их командир роты. Коротко переговорив с Виктором, он отправил его в сопровождении бойца в тыл, к командиру батальона.

КП стрелкового батальона располагался на самой окраине станицы Раздорской. Красноармеец буквально втолкнул Виктора в небольшую хату и зашел следом. В комнате, куда они попали, было довольно светло от керосинки, но очень уж душно и накурено. Обитатели ее в большей части уже спали, в отсутствие кроватей развалившись на полу, но двое сидели за столом и что-то писали. Одни из пишущих, в грязной нательной рубахе, мельком глянул на вошедших и возвратился к работе, зато второй, старший политрук, отложил химический карандаш и уставился на Саблина. Стекла его пенсне зловеще отблескивали.

– Товарищ старший политрук, – отрапортовал красноармеец, – доставил летчика. Вышел в расположение роты. Лейтенант Меняйленко сказал к комбату отвести. – Тот кивнул, красноармеец вышел из хаты, а политрук продолжил равнодушно рассматривать Виктора.

– Старшина Саблин, – представился тот, – сегодня в воздушном бою над переправой мой истребитель получил повреждения, был вынужден совершить вынужденную посадку. Поскольку эвакуировать самолет оказалось невозможно, то пришлось сжечь. Сейчас следую к переправе.

Политрук немного помолчал, пожевал губами и наконец, сказал:

– Ваши документы? – голос у него оказался скрипучий, словно старые рассохшиеся полы.

Виктор протянул ему документы. Тот бегло на него посмотрел, вернул и снова заскрипел:

– Комбат спит. Будить его сейчас не будем.

– Да не нужен мне ваш комбат, – изумился Виктор, – мне на переправу надо.

– Не положено, – снова проскрипел политрук, а второй, в грязной рубахе, на секунду оторвался от писанины и с любопытством, словно в первый раз, уставился на Саблина, – комбат проснется, он и будет решать, куда вас.

– Да вы что, издеваетесь? – Виктору показалось, что он попал на театр абсурда. – Да тут все паромщики видели, как я сегодня «Юнкерса» таранил. Командир понтонного батальона меня лично знает. Давайте с кем-нибудь сходим до переправы, они подтвердят.

– Не шумите, – политрук даже не изменил интонации, – есть порядок. Ждите решения комбата.

– И где мне ждать?

– Да прямо здесь и ждите. Винтовку свою поставьте, никто ее не тронет.

Виктор поставил винтовку у стены и, ошарашенный, уселся на пол. Нельзя сказать, что ему уж так вот, прямо кровь из носу нужно было попасть на другой берез реки, но идиотизм ситуации зашкаливал. Посидев немного, он понял, что проголодался. Политрук и второй продолжали что-то писать, не обращая на него никакого внимания. В комнате было настолько жарко, что Виктор не выдержал и снял реглан, положив его на пол вместо одеяла. Политрук ненадолго оторвался от своих бумаг и поглядел на его ордена, однако ничего не сказал. В следующий раз он отрывался от работы, когда Виктор шелестел оберткой шоколада из бортпайка, но и это осталось без комментариев. Наевшись, Саблин уснул.

Разбудил его близкий взрыв. Он подскочил с перепугу, испуганно озираясь. От вчерашнего многолюдья комнаты почти никого не осталось, лишь на кровати кто-то спал в одном исподнем, укрыв лицо пилоткой. С улицы доносилась частая стрельба. Второй взрыв ахнул ближе, так что зазвенели стекла, и Виктор принялся надевать реглан. Спавший на кровати тоже подскочил и уже торопливо натягивал гимнастерку. Им оказался тот самый вчерашний политрук.

– Быстрее, – заскрипел он, – там, за домом, щель.

Виктор выскочил во двор и действительно увидев узкую траншею, с ходу спрыгнул в нее. Следом туда же ловко свалился уже одетый и перепоясанный ремнями политрук. На шее у него болтался ППШ, а в руках была винтовка, которую он протянул Виктору, скрипнув презрительно:

– Вы забыли свое оружие.

«Ну, забыл и забыл, – без малейшей тени вины и раскаяния подумал Виктор, – что уже теперь, стреляться из-за этого? Мне эта винтовка нужна как зайцу стоп-сигнал». Однако говорить этого он не стал и, взяв оружие, привалился к торцевой стенке окопа. Еще трижды раздавались взрывы, а потом наступила тишина.

Осмелев, они вылезли из окопа. На улице уже светало, хотя солнце едва показало свой край из-за горизонта. Притихшая на время обстрела станица встрепенулась, отовсюду послышались голоса, захлопали двери. Все смелее разгорался собачий перебрех. На другой окраине что-то разгоралось, это было видно по тянущемуся вверх дыму и отблескам, освещающим далекие крыши. Неожиданно вокруг оказалось довольно много красноармейцев. Они подтягивались по дороге, небольшими группами деловито выныривая из-за окутавшего степь утреннего тумана, выходили из хат и из сараев. Большая их часть организованно ушла в сторону переправы, оставшиеся принялись быстро копать окопы.