– Кто тут? – гукнул вахтер.– Слышу же, сопишь. Не сопи тогда.
– Свои,– глупо сказал Фомин. И подумав, рискнул сам: – А ты чего сопишь?
– О! А чего мне не сопеть! Раз тьма! Ты, что ль, Николаич? – с охотой зашевелился вахтер.– А чего ночью-то? Тоже, что ль, заспал, дедуля?
– Да… как сказать,– на всякий случай ответил Фомин.
– Да так и говори. Заснул и заснул. И вся недолга. Теперь-то нам вовсе, выходит, спи – не хочу. Слыхал про сокращение-то? Гавкнулось сокращение-то! Слыхал? Пугали-пугали, а выходит – шиш.
– Со… совсем?
– Ну, совсем не совсем, а года два наши. Так-то, брат!
– А-а… Два?
– Дак сам Федотов объявил: два как минимум. А то и три.
– Три!
– Ну. А ты где был-то – не слыхал? Спал, небось, опять? Погоди, не лезь, сам отопру,– привратник закряхтел, потянулся и брякнул железом на двери.– Рубильник тут, отрубленный, не задень, монтаж их всех, перемонтаж… Ладно, беги, дедуля, досыпай. А то завтра проспишь.
И оказавшись – как-то вдруг – на чистом снегу (храп-храп), Фомин и вправду побежал.
Бежалось на удивление легко и в охотку, и так же легко, даже еще счастливее, колотилось в груди, пока Лев Николаевич не заметил на себе подпрыгивающий обрывок провода. Весело фыркнув, он отшвырнул его в сугроб и наддал еще. А сверху сыпался искристый снег, округляя фонари и присыпая с шорохом мохнатые стволы пальм. И неузнанным здесь – хотя уже и не здесь – был разве что вахтер, отчего-то оставшийся темным, даже отворив дверь.
"Может, негр? – подумал легкий Лев Николаевич.– Ну, негр – значит негр".
А сверху сыпался снег.
1999г.
