Ядовитый цветок [= Маски любви] - [27]

Мартину удалось договориться со Спилбергом, планировавшим съемки грандиозной ленты.

— Он помнит тебя, детка. И полгода ещё потерпит с выбором главной героини. — «Мне виделось в роли Тифани нечто вроде Моны — нервной девственницы с ледяным ужасом в крови», — сказал мэтр. Думаю, трехмесячный бэби не остановит тебя. И не нарушит имидж святой невинности.

— Вообще-то я жду девочку. И хочу выкормить её сама. К черту Спилберга, к черту всю эту голливудскую свору. Здесь мое место… — Она обвела взглядом садик и сосновую рощу за ним. Между красноватыми стволами поблескивала слюдяная гладь озера. Но Мартину показалось, что в глазах будущей матери таится какой-то страх, словно за кустами жимолости спрятались страшные чудовища, дожидающиеся сумеречного часа. Он улыбнулся репликам Моны и не стал переубеждать ее… «Время покажет», — решил Мартин, покидая Лозанну.

Через месяц чудовище протянуло к Моне когтистую лапу: случилось то, чего она давно ждала. Боязнь потерять мужа стала навязчивой манией беременной. Раньше Мона относилась к опасностям профессии Берта спокойно она верила, что провидение спасет их.

«Фортуна — баба хмельная и взбалмошная, да к тому же ещё и слепая, а потому сама не ведает, что творит», — любил повторять Берт популярное у гонщиков высказывание Сервантеса. То же самое, словно извиняясь, сказал Моне коллега Берта, принимавший участие в «Гран-при Испании». И добавил:

— Держись, Мона, у нас это часто случается. Берт — парень крепкий, он не сдастся.

Прилетев в Барселону, Мона тут же помчалась в клинику, куда доставили пострадавших на трассе гонщиков. Медсестра проводила её в отделение экстренной помощи и предложила подождать, протянув стакан с водой. Мону трясло, она не могла сделать глоток, стуча зубами о тонкое стекло. Страшные подробности катастрофы, в которой разбились, столкнувшись, шесть машин, постоянно муссировались по радио и в телепередачах. Когда на экране телевизора, подвешенного в салоне «Боинга», Мона увидела санитаров, вытаскивающих из металлических обломком окровавленные тела, она едва не потеряла сознание. Только взрыв и столб пламени, взвившийся над одним из разбившихся болидов, вывел её из шока — Мона уже точно знала, что провидение, обещавшее им обоим так много, обмануло ее: ещё не став матерью, она стала вдовой.

В приемной экстренной помощи она дрожала, как затравленный зверь, безуспешно стараясь собрать разбегающиеся мысли. Чувство смертельного ужаса заставляло её бежать, спрятаться от того, что не в силах перенести потрясенное сознание.

Когда из двери операционной санитары выкатили закрытое простыней тело, Мона направилась по коридору прямо к зияющему в тупике черному окну. Прежде, чем люди в холле сообразили, что произошло, молодая женщина с гривой развевающихся волос стояла на подоконнике в раме распахнутого окна. Еще секунда — и женщина исчезла, сделав шаг в пустоту…

Вышедшего из комы на вторые сутки Берта поджидал доктор с печальным смуглым лицом.

— «Фортуна — баба хмельная…» — испанец начал было цитировать Сервантеса, но Берт прервал.

— Знаю, знаю. На этот раз она вышибла меня из седла. Но я в порядке, док. У меня так и чешутся руки разобраться кое с кем из ребят. — Берт побледнел от негодования, вспомнив, как поджал его сзади финский гонщик, толкнув в колесо. Болид развернуло, одна за другой с жутким грохотом врезались в него машины, итальянец на «Феррари» рухнул, перевернувшись в воздухе, а японского гонщика вынесло за оградительный барьер. Берт услышал взрыв и свирепый вой взметнувшегося пламени…

— У меня для вас печальная новость, сеньор Уэлси. — Доктор замялся. Вы действительно чувствуете в себе достаточно сил, чтобы выслушать меня?

— Что ещё там? — Поднялся на локтях Берт, потянув прибинтованные к запястьям проводки приборов.

— Ваша жена, сеньор… Она будет жить. Но вы потеряли ребенка. Очень сожалею, сеньор Уэлси, но у нас не было ни единого шанса спасти его…

Покидая с Моной клинику, Берт мельком взглянул на роковое окно и похолодел, представив себе, как тяжело рухнуло тело беременной женщины на бетонный навес у второго этажа. Если бы не он, Моны уже не было бы в живых… Но радость не захлестывала Берта. Он никогда уже не будет отцом и вряд ли сумеет вернуть себе прежнюю Мону. Хотя, наверно, её никогда и не было — той окрыленной жизненной радостью, задорной, страстной девушки, которую Берт повстречал в Монако. Врачи установили, что Мона Барроу, перенесшая в детстве тяжелое нервное заболевание, психически неуравновешенна. Негативные изменения, произошедшие под воздействием наркотиков, сделали недуг хроническим, а последствия нервного срыва, по всей вероятности, не замедлят проявиться.

— У вашей супруги возможны рецидивы. Я бы даже сказал, — они неизбежны. — Сказал психиатр. — Бережное отношение со стороны близких, хорошее взаимопонимание с мужем, ну, конечно — постоянный медицинский контроль, могут со временем придать заболеванию вполне безопасную для жизни, вялотекущую форму.

«Бережное отношение», «взаимопонимание» — да, Берт не мог убедить себя в том, что когда-либо был способен дать это Моне. Тем более — теперь, когда он не находил в себе никаких иных чувств к этой женщине, кроме вины и жалости. Глядя в её огромные голубые глаза с остановившимися черными зрачками, Берт видел в них свое отражение — хладнокровного убийцы, монстра, загубившего жизнь любимой.