Ядовитое жало - [60]

— Вы знаете, о чем идет речь — о крови мирных, беззащитных советских людей, женщин, детей, у которых вы отняли жизнь.

— Если вы уничтожите меня, они воскреснут?

— Нет, не воскреснут, к сожалению. Но сознание того, что преступник не ушел от возмездия, этого тоже немало.

— Моральная удовлетворенность, — кивнул головой Ганс. — Допустим… Но что вам мешает дать сообщение в газетах, что бывший начальник полиции, этот изверг, немецкий холуй Сташевский, убит партизанами и таким образом приговор, вынесенный ему двумя советскими судами, приведен в исполнение?

— Не выдумывайте. Вы осуждены одним судом.

— Значит, вы отказываетесь гарантировать мне жизнь? — Лицо Ганса потемнело. — На что же вы рассчитываете? Думаете, все выложу вам на блюдечке, открою все свои тайны? А дулю с маком не хотите? Документы остались в сейфе. Ничего не скажу, все унесу в могилу…

Мы все знаем.

— Дешевый прием, — рассмеялся Ганс.

— Нас интересует одно: почему вы дали приказ некоторым своим агентам свернуть работу, затаиться?

— Каким агентам?

— Ну хотя бы Комахе, Иголке…

Ганс вздрогнул, изменился в лице, глаза его беспокойно забегали.

— Таких у меня нет, таких я не знаю…

— Короткая у вас память. Забыли, как тщательно готовили легенду для Комахи, как прострелили ему руку, как нарекли его именем убитого на улице святой Терезы Андрея Когута? Привести Комаху для очной ставки?

— Не надо, я вспомнил… — потер рукой лоб Ганс. — Каким чертовым зельем напоила эта ваша… Да, я знаю Комаху, готовил, посылал. Это третьестепенный по значению агент. Ему поручался всего лишь сбор информации.

— Комаха говорит другое… Вы намеревались использовать его не сейчас, а в будущем, через год–два, а может быть, и больше.

— Врет, оправдывается, — возмутился Ганс. — Рассудите сами: какой здравомыслящий человек может рассчитывать, что война продлится так долго? Германия обречена, я знаю это не хуже вас. Свою задачу я понимал так — оттянуть развязку. Агентура нужна нам сейчас.

— Вы думали не о судьбе Германии, а о своей собственной судьбе.

— А разве для меня это не было одним и тем же?

— Нет. Вы надеялись выжить, найти новых покровителей. И вы прекрасно понимали, что явиться к новым хозяевам — англичанам или американцам — с пустыми руками нельзя. Другое дело, если бы вы смогли предложить им несколько хорошо законсервированных агентов.

— Это все ваши предположения, — небрежно махнул рукой Ганс.

— А Иголку вы помните?

— Помню… Что из того? Он попался, убит… Между прочим, хороший, прямо‑таки отличный агент был. Поводил он вас за нос.

— Он живой, ваш Иголка. Агент, действительно, ловкий… На него вы возлагали большие надежды.

— Жив? — удивился Ганс. — У меня другие сведения… Ну, вот Комаха, Иголка — и все? А другие?

— Других не было. Вы только начали работу по консервации агентуры.

— Предположения, догадки, версии… Вы говорите: Иголка жив. Как его имя?

Петрович взглянул на Серовола.

— Петр Давидяк, — сказал капитан.

— Продолжайте: откуда он родом, сколько ему лет, под какой кличкой известен вам? А все‑таки, какое имя носит сейчас Иголка? Не знаете, по глазам вижу.

В хату вошел Долгих, отозвал Петровича и что‑то прошептал ему на ухо.

— Побудь здесь, — сказал Петрович. — Товарищ капитан, я отлучусь на минуточку.

Ганс сумрачно оглядел ставшего рядом с Филинчуком рослого партизана. Он уже понял, что ему не вырваться, отбросил мысль о побеге.

Поднял глаза на Серовола.

— Значит, это вы будете капитан Серовол? Встретились все‑таки…

Начальник разведки отряда молчал. Ганс огорченно вздохнул и признался:

— Об иной встрече я мечтал. В другой обстановочке… Да, так кто же Иголка? Если он жив…

— Мы вам покажем его.

— Ннет! Иголку вы не найдете. И не ищите. Напрасный труд. Но Иголка еще кольнет вас не раз. В самое больное место. Это будет моя месть.

— Значит, вы признаете, что он жив?

— Не знаю, не помню… Забыл!

— Вы все вспомните.

— Только при одном условии. Вы дадите гарантию, что сохраните мне жизнь.

Вернулся Петрович.

— Поздравляю, капитан, — весело сказал он. — Все вышло по–твоему. Валя видела Иголку.

— Внешность совпадает? Может опознать?

— Да, говорит, через пять лет и то узнала бы.

Ганс захохотал, но смех его был каким‑то театральным.

— Ах, эти барышни… Ну, ей простительно, а вам? Неужели вы не понимаете, что некоторые самые ценные агенты имели по две клички — одну для явок, другую для меня только.

— Врете, — усмехнулся Петрович. — Только что придумали. Прошлой ночью у вас был Иголка.

— Не верите? — пожал плечами Ганс. — Ваше дело.

— Сташевский, напрасно вы ломаетесь, чудите. У нас есть все ваши документы, которые вы хранили в сейфе.

При упоминании о сейфе Ганс нахмурился, но тут же расхохотался. На этот раз самым естественным образом.

— Капитан, покажите ему портфель, папки, —попросил Петрович. — Ваши? Все это хранилось в сейфе?

Это был удар для Ганса, этого он не ожидал. Побледнев, выпучив глаза, он смотрел на портфель и папки, какие ему показывал Серовол. Пробормотал едва слышно:

— Холера ясная… Как же так? Ну все. Это конец.

— Приступим к делу, Сташевский? — сказал Петрович, довольный произведенным эффектом. — Нам необходимо выяснить некоторые детали. Мы могли бы это сделать сами, но не откажемся и от вашей помощи.