Ядовитое жало - [59]
— Никакого желания. Насмотрелась… Еще стошнит. Ты не беспокойся, я чувствую себя хорошо.
Ганс просыпался долго, трудно. Он сидел на скамье, опершись спиной о стенку, разбросав тяжелые руки, и то дергал, мотал головой, то мычал, бормотал ругательства. Возле него стояли врач Прокопенко и бывший полицай Филинчук.
Серовол, просматривавший захваченные документы, то и дело отрывался и поглядывал на «гостя».
Наконец Ганс кашлянул, чихнул, поднял руку, как бы пытаясь что‑то схватить в воздухе, и открыл правый глаз.
— Воды… — Глаз закрылся. Ганс всхрапнул, шевеля толстыми губами, пробормотал жалобно: — Я пить хочу. Неужели не соображаете?
В хату вошел Петрович. Увидев его, Прокопенко сказал:
— Этому буйволу моя помощь не нужна. Пойду к Вале.
— Воды!! — рявкнул Ганс и открыл оба глаза. — Филин… — Он осекся, увидев незнакомого усатого человека. — Что такое? Кто такой?
Петрович молчал, смотрел на Ганса как на попавшего в капкан волка.
Ганс с силой зажмурил глаза, встряхнул головой, словно отгоняя от себя бесовское наваждение, но это не помогло ― он снова увидел перед собой безбоязненно глядевшего на него в упор усатого человека.
— Почему без спроса?! Филинчук, холера, бога душу… Шкуру сниму!!
Но «телохранитель» не шелохнулся. Ганс торопливо сунул руку за пояс и не нащупал пистолета. Карманы также были пусты. Стиснув зубы, он оглядел незнакомую хату, пробежал взглядом по лицам Петровича, Филинчука, вставшего из‑за стола Серовола и, кажется, понял, что он у чужих. В глазах у Ганса появилась ярость, готовясь к рывку, он подобрался, втягивая голову в плечи.
— Сташевский, не делайте глупостей, —спокойно предупредил не спускавший с него глаз Петрович. — Иначе свяжем. Ведь вы не такой дурак, чтобы не понять, что ваша игра проиграна.
Бросив на Петровича полный ненависти взгляд, Ганс обмяк, бурно задышал, на его лбу выступили капельки пота.
— Еще раз предупреждаю, Сташевский, — сидеть спокойно!
— Капитан Серовол? — криво усмехнулся Ганс.
— Это не имеет значения.
— Нет, не Серовол, — догадался Ганс. — Парашютист. Специально прислали капкан для меня поставить. А второй? Неужели эта стерва, Валька. Она, она… Отца родного, значит, тоже она… Комсомолка, верность социалистической родине, пролетарии всех стран… Сколько я их своими руками…
— Все ваши преступления нам известны, — сказал Петрович. — Может быть, перейдем к делу?
— Дайте воды.
По знаку Серовола Филинчук принес большую медную кружку с водой.
Ганс со злобой посмотрел на своего бывшего телохранителя.
— Что ты тычешь наперсток? Ведро принеси, сволочь!
— Достаточно, — сказал Серовол, — Употреблять слишком много жидкости вредно,
Отдышавшись, Ганс вдруг рывком вскочил на ноги, видимо, надеясь выхватить автомат из рук Филинчука, но Петрович сильным ударом в челюсть отбросил его на скамью.
— Разрешите связать этого бугая, — попросил Филинчук, вытирая кровь на разбитой губе Ганса. — Хотя бы ноги. Неровен час…
— Не надо. Теперь он не будет делать глупостей. Правда, Сташевский?
Ганс, кивая головой, что‑то промычал в ответ. Он сидел с закрытыми глазами, поддерживая рукой ушибленную челюсть.
Добрую минуту продолжалось молчание. Наконец Ганс пришел в себя и начал говорить. Голос его звучал грубовато, но рассудительно, с легким оттенком иронии.
Это был прежний Ганс ― хитрый, циничный, уверенный в себе.
— Ну что ж, господа чекисты, сработано чисто, ничего не скажешь. Ваша взяла, признаю себя побежденным. Но только наполовину. Полной победы надо мной вам, не одержать, даже если вы через полчаса расстреляете меня. А между тем такая победа возможна. Да, да. Не буду употреблять всякие жалостливые слова вроде: чистосердечное признание, раскаяние, снисхождение и прочие. Это поможет мне как мертвому припарка. Это не для меня, я прекрасно понимаю. Но давайте посмотрим на ситуацию с деловой точки зрения: что дает вам моя смерть и что может дать вам моя жизнь?
Ганс, как бы сам изумившись такому повороту, ухмыльнулся и насмешливо взглянул на Петровича и Серовола.
— Только так может стоять для вас вопрос, господа. Ведь вы же умные люди, а ваши начальники еще умнее. Могут быть неприятности по службе, если вы ухлопаете меня сгоряча. Какая польза делу? Одним Гансом у немцев меньше… Только и всего! А вот другой вариант: я вам даю любые подписки, выкладываю все, что мне известно, и вы отпускаете меня с богом. Зачем? Чтобы я работал на вас. Времени с момента моего исчезновения прошло немного, немцы мне доверяют, я вернусь на свое место. Мало ли куда ездил. По своим делам… Все будет шито–крыто. Иметь в своем распоряжении такого агента! Поняли мою мысль? Начальство ваше будет довольно. Как говорится: и детям, хорошо, и родителям приятно. Заманчивое предложение, не правда ли? Что? Как слышимость? Перехожу на прием…
Глаза Ганса лукаво блестели. Он торжествовал, он поверил, что и на этот раз сумеет вывернуться, сохранить себе жизнь.
Петрович отрицательно покачал головой.
— Не выйдет, Сташевский. Советская разведка на такие грязные сделки не идет. Слишком много крови на вас, и ее никакими услугами не смыть.
— Кровь… — насмешливо фыркнул Ганс. — Войны без крови не бывает. Можно подумать, что вы воюете в белых перчаточках.
