Ядерные ангелы - [64]

Сынок не хочет, чтобы я видел, в кого и как он трансформируется. Патрик думает, что если я увижу его истинный облик, то память моя навсегда запечатлеет уродливую – по меркам сапиенсов – картинку, и я уже никогда не смогу относиться к нему, как к собственному ребенку.

Признаться, я и сам был не уверен, что у меня хватит сил увидеть его иным, – и оставить все как прежде. Не день и даже не год прошел, пока я наконец проникся тем, что мне плевать, неважно вообще, что нет в голубоглазом мальчишке моих генов, что зачал его другой мужчина, а не я. Патрик ведь приемный. Мы с Миленой подобрали его, голодного и замерзающего. Теперь же мне надо свыкнуться с тем, что Краевой-младший… Нет! Не надо ни с чем свыкаться! Он – мой сын, и я люблю его таким, какой он есть. Даже если сынок станет жукоглазым алиенсом из параллельного мира, если при каждом слове будет плеваться соляной кислотой и жрать бетон на завтрак, я не перестану любить его! Так что отворачиваться мне совсем не нужно.

И все же я сделал это.

Потому что сын меня попросил.

Понимаете, он ведь подрос. Когда ребенок маленький, его можно усадить на горшок и умиляться, стоя рядом, а когда ему четырнадцать… Пора моему сыну избавиться от навязчивого внимания родителей. Как мне ни жаль, но настало это время… Он снимет квартирку где-нибудь в африканском или в кавказском секторе Вавилона, женится, заведет детей, и папа с мамой ему станут не нужны. Отвернувшись, я вздохнул.

Позади раздался жуткий скрежет, будто ковшом эскалатора прочесали по асфальту – не собираясь глубоко зарываться, а так, чтобы верхний слой содрать. Я едва удержался, чтобы не посмотреть-таки, что там происходит. Уж очень хотелось помахать Патрику рукой – мол, давай, сынок, устрой вражескому ликвидатору хорошую взбучку с летальным исходом!

В спину пахнуло теплом, толкнув меня на пару шажков. Ноги разблокированы, это хорошо, но уши кое-кому я все равно… Раздался смачный ляпающий звук, будто гигантской ладонью врезали по весьма габаритной толстой щеке. Над головой просвистело, – я вовремя отвел глаза – ударившись в дом на уровне пятого этажа, начисто срезав пару балконов и проковыряв в стене глубокую рытвину.

Меня накрыла тень, а через миг на асфальт в десятке шагов грохнулся раскуроченный головной джип. Во все стороны от него брызнуло огнем. Кричали, не вставая с тротуара, перепуганные женщины, плакали дети. Гранатометчиков на доме по соседству смело закинутым на крышу «Вепрем». Я боялся себе представить тварь, которая способна швыряться здоровенными машинами. Да уж, устроить заграждение из грузовиков было не такой уж отличной идеей.

Подтверждая мою догадку, с жутким грохотом в цистерну, промяв ее и опрокинув, врезался рефрижератор. Незабываемое зрелище – пролетающий у тебя над головой громадный холодильник на колесах, а потом он же, но кувыркающийся по проезжей части, сметающий все на своем пути и разбрасывающий куски, запчасти…

Согнувшись вдвое, ко мне метнулась японка. Глаза ее округлились от ужаса.

– Край, надо уходить! – она вцепилась мне в локоть, потянула. – Хозяин велел охранять тебя! Надо уходить!

Свободной рукой я потрепал ее за щечку, став так, чтобы защитить бедром пах. А потом, улыбнувшись, плюхнулся тылом на асфальт. Не объяснять же, что бежать некуда. Все решится здесь и сейчас. Если мы потерпим поражение, от радиации и путников нам будет уже не скрыться.

– Тебя как зовут, дорогуша? А впрочем, неважно. Садись, отдохни.

Всхлипнув, она опустилась рядом.

Грохотали выстрелы, взрывы, слышались крики. Что-то утробно чавкало и пахло тухлятиной. Я прям как вернулся в Чернобыль. Здравствуй, молодость! Мутанты уже есть, только аномалий не хватает.

– Что у нас там, а, дорогуша? – Я махнул рукой, указывая себе за спину.

Прикусив губу и побледнев, она молчала.

– Сыну обещал не смотреть, – пояснил я. – Расскажи.

И она, сбиваясь и всхлипывая, принялась описывать схватку моего сына Патрика – только не говори мне, как оно выглядит, дорогуша, – и того, кто еще недавно был мальчишкой в футболке с Микки Маусом.

Все, что случилось во время битвы ликвидаторов, я узнал с ее слов.

Это было нечто монументальное. Детки вырывали из асфальта светофоры и дрались ими, как мечами или булавами. Если японка вскрикивала, это означало, что Патрик пропустил удар. Они швыряли недруг в недруга машины. И я знал – Патрик поразил цель, если японка улыбалась. Они перепрыгивали с места на место, за раз преодолевая десятки метров, их носило от крыши к крыше. Глаза японки превращались чуть ли не в блюдца, когда один из них совершал очередной кульбит.

Вот она радостно зажмурилась – это Патрик опустил джип противнику на голову, или что там у него нынче вместо. Обычного человека смяло бы, сломало, но не ликвидатора. Он – точно шампур, сказала японка, а внедорожник – кусок баранины, на него нанизанный.

Уверен, страна восходящего солнца – не ее родина.

Пока мальчишки методично уничтожали чайнатаун, снося дома до фундамента, к нам один за другим подползали и короткими перебежками перемещались палачи. Почему я так спокойно об этом говорю? Ну, после Парадиза, Тюрьмы и купания с косаткой меня уже трудно чем-то удивить. Это палачам все в новинку. Наверное, я и моя грудастая подружка, вот так запросто сидящие на асфальте, казались им чем-то основательным, защищенным от невзгод и монстров. Плюхаясь рядом на пятые точки, палачи забывали закрыть рот – если бы нижние челюсти могли свешиваться до уровня асфальта, парни заимели бы отличные подставки для головы. Ирония злодейки-судьбы – рассчитывая на защиту, слуги Закона присоединяются к опасному преступнику.