Яд иллюзий - [36]

 Сердитый тусклый мрак упрямо смотрел в мои зрачки, подкрадывался – не спеша, с торжеством, просачиваясь сквозь стены, окна, потолок, скользя ползком по ковру, обволакивая мало-помалу и сжимая победной хваткой свою жертву, с подлой точностью, с ловкостью удава.

 Я не смела шевельнуться, как в прострации.

 Странная, нездоровая мысль гнездилась в голове: что это злой рок пожирал меня.

 Я не могла ему противиться, всецело ему принадлежала и оставалась безвольной марионеткой в его безжалостных лапах. Он выпивал мою кровь, как вампир. Но не всю, не сразу. Оставлял несколько теплых капель, заставляя дышать снова, возвращая в чувства. А затем вновь наступали длинные дни и ночи, когда он владел моей беззащитной душой и разумом.

 Бесполезно звать кого-то на помощь.

 Я отдавалась мукам совершенно беспрепятственно, надеясь только на то, что в этот раз его запросы возрастут, и он захочет меня всю,  до самой последней капли воли и надежды.

 Словно нечто сильное, невидимое придавило меня к подушке, возникло чувство, что я тону; тонула вся комната в океане нахлынувшего отчаяния.

 Я медленно прикрыла глаза. Но от того стало лишь хуже: острая боль пронзила каждую клетку моего тела, каждый сустав, каждую косточку. И если бы мне хватило сил закричать от этой боли во всеуслышание, боюсь, половина человечества пала бы мертвой от этого вопля безнадежности. Но крик лишь беспомощно бился о стены моего нутра, заглушенный оцепенением, как неприступной твердой броней.

 Непрекращающийся душевный крик, истошный вой бесконечной предсмертной минуты.

 Неразделимая грань между болью и сумасшествием.

 То были даже не воспоминания.

 Короткие вспышки боли. Как если бы к сердцу вдруг подключались сразу несколько тысяч вольт.

 То были происки того самого, неведомого и подлого механизма, что по собственной команде щелкнул «ок» в моем сознании, и не известно теперь, с какой целью посылал мне эти импульсы.

 Толи, чтобы убить.

 Толи – сделать сильнее.

 А что важнее для меня: первое или второе?

 С первым все ясно.

 Но для чего становиться сильнее?

 Кажется весь кошмар того минувшего безумия никуда не исчезал, торчал в груди ледяным обрубком.

 Ни стены квартиры, ни толстое одеяло не способны были спрятать меня от безбожного холода.

* * *

 Так что важнее?

 Ведь раньше я знала наверняка.

 Я могла бы сделать выбор…

 И будто бы уже слышала дыхание смерти у себя внутри, такое знакомое и мерзкое дыхание…

 Но что это?

 Что-то безвольное и ничтожное холодит лицо.

 Слезы?

 Единственный и последний залп о помощи?

* * *

 Но если так, значит, какая-то часть меня все еще ищет надежду?

 Два великана все еще боролись во мне между собою: Отчаяние и Жажда жизни. Победа кого-то одного  в равной степени зависела от моего решения: помиловать себя, либо казнить.

 Но я до сих пор не знала – что важнее?

* * *

 Тело казалось уставшим до изнеможения. Пришлось расхаживаться по квартире, заставляя себя двигаться. Но все вываливалось из ватных рук, как бы я ни старалась. Банка с кофе рассыпалась, оставив запас на две чашки, которые я заварила сразу же, чтобы не уронить еще раз.

 А после бестолково сидела на диване, глядя в окно, и производила усилие, чтобы просто дышать.

 Послестрессовый ступор, как следствие аварии, или добротный папин чай с примесью успокоительного порошка дирижировал «оркестром»?

 Да и наплевать!

 Абсолютно все равно.

 Я почти не сомневалась, что мне ничего другого не остается, как только сидеть и смиренно ждать, когда же мое проклятие, мой рок, наконец ударит своим мечем, сразит наповал…

 Никакого представления о том, как разделаться с очередной хандрой и прогнать из головы жука скоробея…

* * *

 Неожиданное спасение пришло в виде телефонного звонка от Борщева. Он вкратце сообщил, что сегодня в пять состоятся похороны Мирославы Липки. Во избежание массового наплыва на кладбище посторонних людей и всячески вытекающих из того последствий, церемония пройдет тихо и без огласки. Если меня это интересует, я могу присоединиться.

 Я решительно отказалась.

 А затем сама рефлексия затолкала меня в душ и, борясь с сомнениями, я заставила себя повернуть кран с ледяною, как в зимнем прорубе водой. Фазы с готовностью сомкнулись, и одно оцепенение сменилось другим. Я вгрызлась зубами в губы, а через какую-то минуту в голове возникло небольшое просветление.

 И как по тайному сигналу память снова выдала четкое изображение фотографии убитой.

 Но только я увидела его уже не так, как раньше, прозрев наконец тайну этого необычного лица.

 Так вот чем оно меня тронуло, поразило в самое сердце, зацепило с первой минуты и не давало покоя!

* * *

 Часто случается, что увидев какой-то яркий образ или фрагмент, мы незаметно запечатлеваем его, как мгновенный зрительный снимок, и после подолгу вынашиваем в анналах памяти непроявленным фотонегативом. Но наша недремлющая сортировочная машинка в голове добирается до него однажды – и вот сознание уже получает детальную цветную картинку, неожиданно открывающую самую невероятную суть, нечто чрезвычайно важное, впечатляющее; то, что мозг не смог определить в первую секунду, но зафиксировал автоматически.