Яд для Моцарта - [17]

Играл я безупречно. Франц посчитал, что первое – самое ответственное – исполнение «Царя» следует доверить именно мне, его лучшему другу, и более никому. Когда он робко предложил мне роль пианиста, я был польщен и на репетициях старался изо всех сил – не мог же я подвести друга неудачным аккомпанементом и полностью испортить премьеру шедевра!

Немудрено, что исполнение шубертовских песен явилось своего рода сенсацией. Этого следовало ожидать, в особенности учитывая тот факт, что к созданию его славы и имени приложил руку и ваш покорный слуга.

После «музыкальной академии» имя Шуберта стали упоминать во всех музыкальных кругах Вены. Все удивлялись, почему этот гениальный молодой человек так скромен и нерешителен, почему до сих пор ни один издатель не удосужился напечатать его песни – ведь это же непростительное упущение с их стороны, колоссальный коммерческий просчет.

Но Шуберт, несмотря на успех и всеобщее признание, был не в состоянии нанять издателя. Его материальных сбережений с трудом хватало на содержание, и подобные предприятия были ему не по карману. Ко всему прочему, до невозможности простая и наивная натура Шуберта тоже не позволяла заниматься ему различного рода сделками.

И тут снова вышел на сцену я, на этот раз вместе с моим братом Йозефом. Мы решили сами найти для нашего гениального друга достойного издателя.

Сначала я действовал в одиночку – уж очень мне не хотелось делить с кем-то возможность помочь Францу. В конце концов, он был моим лучшим другом, и никто не имел права любить его так же сильно, как я. Но из этой затеи ничего не вышло: мне отказали и Тобиас Хаслингер, и Антон Диабелли – два лучших издателя того времени. Как один, так и другой, выслушав мое предложение опубликовать «Лесного царя», наивно округлили глаза:

«Шуберт? А кто это такой? Что-то мы не слышали о таком композиторе… Ну, давайте сюда рукопись, посмотрим. Знаете, на наш взгляд, фортепианное сопровождение отличается излишней сложностью. Никто не станет покупать музыку, которую и сыграть-то не по силам. Нет, пожалуй, мы не станем рисковать. Позже – возможно, но не сейчас. Всего доброго, господин Хюттенбреннер».

Пришлось мне признать свою неудачу и приглашать в союзники Леопольда Зонляйтнера, уже сыгравшего немалую роль в судьбе Шуберта в связи с наличествованием влиятельного дядюшки, а также моего брата, который к тому времени сумел нажить вполне приличное состояние. Без участия последнего было бы сложновато оплатить стоимость первой тетради издания «Лесного царя». Так, на собственные средства мы совместными усилиями напечатали двенадцать первых сочинений, которые впоследствии продавались у Диабелли на комиссии.

Из выручки, которая оказалась довольно сносной, мы сумели отдать долги Шуберта за квартиру, оплатить счета сапожника и портного, к услугам которых нашему гению пришлось прибегать накануне премьеры, расплатились в гостинице, в кофейне и прочих местах, где Франц оставался должен. Когда выяснилось, что после ликвидации всех упомянутых счетов осталась еще значительная часть денег, Шуберт радовался как ребенок. Он бросился мне на шею, расцеловал в обе щеки, расхваливал мои способности к коммерческим сделкам, а я был безмерно счастлив…

А потом одно за другим последовали переиздания его песен, выпуск новых сочинений, его имя стало появляться на страницах венских газет. Для Шуберта так и осталось секретом, что и этому счастливому обстоятельству его жизни благоприятствовал я.

Втайне от других я попросил своего брата состряпать маленькую статеечку в «Sammler», даже не статью – заметочку, в которой говорится о выходе из печати новой песни Шуберта «Гретхен за прялкой», и дать небольшую, но весьма лестную рецензия этому творению. Это скромное объявление-рекомендация послужило стимулом к очередной вспышке заинтересованности творчеством молодого гения. Жанр немецкой песни в профессиональной музыке был новым, еще неосвоенным, но уже полюбившимся венской публике.

Именно за жанром песни стояло огромное будущее, о чем я не раз говорил Францу. Он с готовностью соглашался со мной, но его то и дело заносило на инструментальную музыку – ансамбли, а то и симфонии, упаси Господь.

Безусловно, в жанре фортепианной музыки он чувствовал себя так же хорошо, как и в песенном, но что касается произведений для оркестра – тут он явно был слаб. Моя реакция на очередное заблуждение моего гениального друга была однозначной: я, не теряя ни минуты, бросался на выручку.

vivace

– Ансельм, мой дорогой друг, как я рад тебя видеть! Ты вчера не был у меня и даже не явился на шубертиаду к Йозефу Шпауну. Я уже начал волноваться – не случилось ли с тобой чего?

Взлохмаченный Шуберт в домашнем потрепанном сюртуке с пером, зажатым в запачканных чернилами пальцах, втаскивал Хюттенбреннера в темную комнату.

– Не спеши раздеваться, – остановил он гостя, взявшегося было за пуговицы. – У меня здесь нежарко.

– Опять закончился уголь?

– Да, весь вышел. Еще позавчера, – вздохнул хозяин и вразвалочку направился к расшатанной деревянной лестнице. До гостя, шагающего за ним следом, доносился негромкий голос, в котором звучали ободряющие оптимистические нотки: – Но я приспособился: отогреваюсь в гостях. Вчера у Шпауна, завтра шубертиада у Бауэрнфельда, а потом, глядишь, еще куда-нибудь позовут.