Мальчику удалось наконец сбить с ветки румяный шарик. С наслаждением подняв яблоко с земли, он вгрызся в ало-желтый бок, не позаботившись стряхнуть частички земли. Вкусное же, нигде таких больше нет, ни у друзей, ни на рынке. Говорят, на этом пустыре иногда странное чудится. Вечерами как будто горят огни домика… днем, правда, ничего не видали. И жути никакой — напротив, хорошо так, спокойно.
А бабушка все ворчит: «Пора бы убрать этот рассадник синяков и царапин», пустырь то бишь. Вроде как много лет что-то тут собираются строить, да все никак. Соберутся — и передумают. Ну и хорошо, зато яблоня!
А в дом, который тут был когда-то, говорят, бомба попала. И земля давно уже ничья — наследников нет.
— Послушай, упрямая ты женщина! — Гость, раздосадованный, крошил на салфетку печенье, сам этого не замечая. — Из-за тебя, можно сказать, мироздание наперекосяк, а ты варенье тут варишь!
— Да ведь срубят ее в тот же день, как я отсюда уйду. — Элен отхлебнула из чашки морс, глянула в окно, на мальчика, который вновь запрыгал вокруг яблони, пытаясь стрясти с веток плоды. — Домов понастроят… А она — живая, как можно!
— Ну живая, — нехотя согласился тот и замолк, нахохлился, словно огромная нескладная цапля с мятыми крыльями.
Элен склонилась к нему:
— Вот сам ты — все ходишь, ходишь… зачем, спрашивается? Знаешь ведь, что я скажу.
— Работа такая, — хмуро ответил гость и вдруг улыбнулся, став похожим на проказливого школьника: — Ну и тебя повидать! Ладно, муж у тебя не ревнивый!
— Он у меня лучший. — Женщина засветилась будто, сгребла кошку в охапку и принялась гладить. — Вы там ему передайте — так мол и так, любит, ждет встречи, но дитя наше единственное бросить никак не может. А время подойдет — что ж, задерживаться не стану.
