Яблоко раздора. Сборник рассказов - [8]

Весть о том, что задушевная гостья уезжает, до слез огорчила Клаву и ее детишек, избалованных лакомствами. Пресытившийся любовью, Ваня, думая о грядущей перспективе сексуального голода, взгрустнул. Опять потянет жизнь с охами и вздохами Клавы. Оставшись с ним наедине, любовница спросила:

– Ваня, у тебя какое воинское звание?

– Гвардии ефрейтор,– широко улыбнувшись, с гордостью заявил Дробыш.– А что?

– Гвардии – это прекрасно! Настоящий гвардеец, но жаль, что всего лишь ефрейтор, – вздохнула Виолетта.– Хотела тебе предложить должность адъютанта своего генерала, но необходимо офицерское звание.

– Это что же меня, опытного слесаря, и в лакеи? Ну, спасибо, удружила, не ожидал!– возмутился слесарь и с металлом в голосе продолжил.– Никогда генералам сапоги не чистил и не собираюсь ни за какие деньги. Я уж со своими железяками останусь. Это ж надо, что придумала, меня рабочего, пролетария, гегемона и в лакеи!?

– Вань, не горячись, о чем ты, какие сапоги? – рассмеялась женщина.– Адъютант – очень престижная, аристократическая должность. Не каждому офицеру она выпадает без протеже. Я хочу, чтобы ты был рядом.

– А как же Клава и дети? – насторожился он.

– У тебя замечательная супруга,– согласилась Синеглазка.– Береги ее, а я, возможно, еще приеду на следующий год, если этот сеанс грязевой терапии не поможет, то продолжим наш эксперимент. Сиваш находится совсем рядом у Арабатской стрелки, никто и ничто не помешает нашим приятным встречам.

Проводы генеральши на железнодорожном вокзале были трогательно-печальными, с цветами, слезами и поцелуями. Ваня был задумчив и немногословен, встревожив своим скорбным видом Клаву, не заболел ли?

Тоскливо прокричав, московский поезд плавно отошел от перрона. От Виолетты долго не было никаких вестей, а сам Ваня не решался ей написать – вдруг письмо попадет у руки генерала и он, как Отелло, устроит ей скандал.

С грустью он вспоминал чудесный роман. Клава по-прежнему была неприступна (не помог даже Казанова) и он страдал от неудовлетворенности, довольствуясь редкими подачками. Неожиданно в конце апреля пришла ценная бандероль. Дробыш взглянул на адрес отправителя и обмер – она.

Гулко забилось сердце, а воображение оживило хмельные ночи. Среди подарков он обнаружил маленькую записку: “Дорогие Ваня, Клава, Кирюша и Светлана! Бог услышал мои молитвы и подарил сына Женьку. Мой генерал от радости на небесах, я тоже счастлива. Простите и будьте здоровы. Виолетта.”

«Вот те и роман? – удивился Ваня.– Наверное, чокракские грязи помогли”.

Записку он утаил от Клавы, но покой потерял. Нет-нет, да и точит сознание назойливая мысль: чей ребенок, его или генерала? Он ведь на любовном ложе трудился на совесть. Хватит ли у него духу рвануть в Москву и убедиться воочию.

СКОРБНЫЕ СБОРЫ      

1

– Ганна, Ганн-а! – сердито повысил голос Филипп Ермолаевич Уваров, обращаясь к шестидесятичетырехлетней жене-ровеснице, задремавшей у жарко натопленной печи.– Ганна-а! Глухая тетеря, у те шо, уши заложило?

– Слухаю, Филя, що тоби треба? – наконец встрепенулась она, подняла крупную, повязанную шерстяным платком голову. Была она слишком полнотелой в сером свитере, длинной из сукна юбке, в черных ватных бурках и калошах на толстых икрах ног. Ганна своим громоздким телом, сидя на самодельной табуретке, повернулась к супругу. Исподлобья хмуро, осуждающе взглянула на него, явно недовольная тем, что ее потревожили.

– Дюже гарный сон бачила, а ты, бисова душа затрымав,– проворчала она.

– Выспишься еще вдоволь, впереди ночь,– произнес Уваров, согнав рукою с колен рыжего кота Борьку.– Надобно, пока не забыл, обсудить важный вопрос.– Мы с тобой, Ганна, уже не молодые люди, можно сказать старики, годы берут свое. Не ровен час, кто из нас помрет невзначай. Одному Богу ведомо, сколько кому лет отпущено? Я так полагаю, что первым лягу в землю…

– Сдурив, старый, помирать зибрався, – ехидно, содрогаясь тучным телом, засмеялась Ганна.

– Смерть приходит без приглашения,– возразил он. – По статистике зловредные бабы дольше мужиков живут. Я и сам вижу, ты хоть и глухая на правое ухо. Порой не докричишься, хоть кол на голове теши, однако ж еще крепкая, годков пятнадцать-двадцать протянешь, а мне, чую, скоро хана. Треклятый бронхит совсем доконал, кашель, язви его, ни днем, ни ночью покоя не дает. Мокрота с трудом отходит.

Филипп Ермолаевич перевел дыхание и глухо закашлялся, мелко содрогаясь тщедушным телом. Вытер платочком навернувшиеся на глаза от потуги слезы.

– Вишь, душит, зараза, слова не дает сказать, – продолжил он.– Того и гляди, придавит, что душа из тела вон. А глухие, как ты, долго живут, у них других болячек нет.

– Филя, тоби, мабуть допоможе редька з мэдом,– отозвалась Ганна.– Скильки рокив пьешь бронхолитин и солутан, а ниякого ладу. Тилькы кошты задарама вытрачаешь. И тютюн смалыты не треба.

– Поможет твоя редька, которая хрена не слаще, как мертвому припарка,– усмехнулся Уваров в поседевшие и обвисшие по краям усы.– Ты бы лучше перцовки купила или не поленилась и самогон согнала. У тебя он крепкий и злой получается. Эта самое лучшее лекарство после баньки, стаканчик-другой. Заменяет и таблетки, и микстуры.