Яблоко Невтона - [22]

10

Мартовская оттепель разморила снега, подтопив придорожные сугробы, но саму дорогу, наезженную зимой до каменной твердости, не успела еще сломать. И в конце месяца комиссарский обоз, спеша обернуться до водополья, отправился из Барнаула на Колывань, загрузившись продуктами для завода и рудника. Попутно же, по указу Канцелярии и уговору с Комиссарским правлением, ведавшим всеми хозяйственными делами, часть провианта завозили на пристань, для семьи Ползунова.

Потому и ждали здесь обоз с нетерпением, как некий праздник, ибо привозил он не только съестные припасы, но и самые свежие заводские новости. Однако на этот раз новость, доставленная из Барнаула, превзошла все ожидания.

Ползунов, как обычно, вышел встречать приехавших. И сопровождавший обоз капрал Беликов, едва они обменялись рукопожатиями, торжественно вручил Ползунову пакет, загадочно посмеиваясь:

— Цидулка важная.

Ползунов принял, однако, без особого интереса (мало ли подобных «цидулок» он получал), мельком глянул на клейменый конверт, намереваясь положить в карман сюртука, но капрал придержал его руку:

— Нет, нет, не прячь. Велено сразу по получении и в моем присутствии ознакомиться, — похоже, знал суть письма, но до времени не хотел выказывать. И Ползунов неспешно вскрыл пакет, достав из него плотный белый лист, бегло скользнул, пробежал глазами по строчкам… И, глазам своим не поверив, вернулся к началу и вторично, повнимательнее перечитал: «Благородный и почтенный господин шихтмейстер, — так начиналось письмо, и обращение показалось ошибочным, однако дальнейший текст развеял сомнения. — Понеже по повелению Высочайшего Кабинета и по определению Канцелярии Колывано-Воскресенского горного начальства, — уведомлял Христиани, — произведены вы с 15 февраля сего году и велено вам быть шихтмейстером и на тот чин к присяге определено вас привесть…» — дух занялся от этих слов. Вот какую «цидулку» привез ему давний приятель капрал Семен Беликов! «Велено вам быть шихтмейстером…» — да он, Иван Ползунов, более десяти лет, заполненных трудами нелегкими и стараниями, добивался и ждал этого дня и часа — и вот, наконец, дождался! Ползунов расстегнул верхнюю пуговку сюртука, подставляя грудь свежему воздуху, и глянул на Беликова с благодарностью, будто все это им было сотворено:

— Спасибо, Семен, за новость! Такое не часто случается.

— Угодил? — засмеялся Беликов. И с чувством добавил: — Рад за тебя, Иван, очень рад! Ибо ты, как никто другой, достоин этого звания.

Они обнялись дружески.

И еще раз обнялись, когда после недолгой передышки обоз тронулся дальше, на Колывань, и капрал Беликов, чуть задержавшись, козырнул напоследок, живо догнал свой возок, обернулся и весело крикнул:

— Честь имею, господин шихтмейстер! — и рукой помахал, уже сидя в повозке. — Будь здоров, Иван! Обратным ходом загляну.

Славный денек выдался. Слов не хватало — да и не нужны были слова, чтобы выразить чувства, переполнявшие новоиспеченного шихтмейстера. И Пелагея, сказать по правде, не менее мужа была взволнована и счастлива, хлопотала по дому с такой охоткой и легкостью, словно крылья выросли за плечами — так и ее можно понять: вчерашняя солдатская вдова — ныне жена горного офицера. Она постаралась в тот день от души: самовар золою начистила, наготовила к обеду мясных колдунов, обожаемых мужем, напекла пирогов да шанег, стол браной скатертью накрыла — и сделала праздник семейным.

Однако праздники скоро проходят — отрадно мелькнут и потянут за собой череду повседневных забот и будничных дел, коими шихтмейстер порядком загружен; а там, глядишь, и новых дел череда: недельки через две-три отшумит паводок, вскроются реки и приспеет время — снова вручную! — спускать коломенки на воду…

Задумка же Ползунова пока находилась втуне — и не от него то зависело. Рапорт о спросе на постройку шлюзов отправлен в Канцелярию давненько, но ответа все не было. И в последнем письме — ни слова о шлюзах. Похоже, проект лежит под спудом — непрочитанный и забытый, а может, умышленно и без ведома Христиани отодвинутый… Сам-то начальник заводов, человек твердый и обязательный, таких вольностей не терпел, ценил работников добросовестных и умелых, а к Ползунову питал особое пристрастие, благоволил давно, точнее сказать — с весны 1753 года. И причина тому была серьезная.

Той весной на пристанских складах скопилось много руды — около ста тысяч пудов. Флотилия же состояла всего из семи судов — сколько на них поднимешь за навигацию? Ну, от силы половину того, что лежало в амбарах… А куда девать остальное? К тому же за лето и еще подвезут с рудников. Меж тем Барнаульскому заводу не хватало руды, недогруз которой грозил сокращением выплавки серебра, о чем и помыслить было нельзя. Кабинет Ее Величества слал бумагу за бумагой и требовал одного: умножить выплавку и ускорить доставку блик-зильбера на Монетный двор! Ослушаться — головы не сносить. И выполнить невозможно. Христиани пал духом, растерялся, оказавшись как бы меж двух огней: с одной стороны, Кабинет со своими непомерными запросами, а с другой — невывезенная с пристанских складов залежная руда. И близок локоток, да не укусишь! Что, что делать? — искал выхода Христиани. И пришло в голову — отправить на пристань опытного шихтмейстера Ивана Трунилова, чтобы тот посмотрел и оценил обстановку на месте. Трунилов поехал, однако вернулся ни с чем.