Яблоко Невтона - [21]

— Согласен, вашбродь, согласен…

— Вот и гоже, — кивнул Ползунов, как бы враз теряя интерес к Бобкову, и посмотрел на Вяткина, тот не отвел глаз, спокойно держался. И Ползунов, глядя на него, тоже успокоился. Сказал: — Надо вот штабеля из-под снега вызволить. Видите, как завалило?

— Спроворим, — коротко отвечал Вяткин.

— Да мы это дело махом изладим! — подхватил Зеленцов и ехидно глянул на битого сотоварища. — Вон Прокопий дак весь уж горит от нетерпежа.

— А што? — вскинулся Бобков, оживляясь, но и держась теперь на почтительном отдалении от унтер-шихтмейстера. — Плевое дело снег откидать.

Мужики сдержанно посмеялись. И Ползунов тоже повеселел, окончательно успокоившись:

— Ну ладно, — сказал примирительно. — Приступайте. Словами дел не сдвинешь.

Повинщики, облегченно вздохнув — ожидали худшего! — и, сторожко ступая по твердому насту, двинулись к бугрившимся под снегом штабелям. И тотчас, без лишних слов и раскачек, принялись за работу. И сотворили ее в одночасье, высвободив лес из-под тяжелых саженных сугробов.

Когда Ползунов пришел посмотреть, мужики, побросав лопаты, отдыхали уже, подпирая взопревшими спинами бревна, лица их были разгоряченными, сизый пар струился над ними… А Бобков, похоже, так старался, желая загладить вину, что и кожушок свой бывалый кинул на снег, стоял в одной рубахе, сдвинув собачий треух на затылок и подставив лицо теплому солнышку…

— Во, поглядите, вашбродь, — сказал живо и провел рукою сверху вниз по бревнам. — Как яички ко христову дню, — похвастался. — Изладили все как надо! А вы сумлевались.

— Вижу, — кивнул Ползунов, дивясь проворству мужиков, но от похвалы воздержался: сделали то, что должны были сделать еще вчера. И тоже коснулся, провел ладонью по шероховатой и теплой поверхности бревен. — А что, работные люди, — поочередно глядя на мужиков, поинтересовался, — как мыслите, хватит этого леса на пристанские строения?

Мужики переглянулись, помедлив с ответом, чувствуя, должно быть, что хитрит Ползунов, поскольку сам-то давно и тщательно все продумал и план застройки, небось, начертил. И все же на всякий случай Вяткин сказал:

— Должно хватить.

— Вот и я так думаю, — встал рядом с ним Ползунов, как бы тем самым выказывая свое особое к нему расположение. — Теперь дело за плотниками.

— Дело за плотниками не станет, ваше благородие, — заверил Вяткин. — Топор держать в руках, почитай, каждый мужик умеет.

Поговорили и еще о чем-то, что в голову особо не западало, и когда разговор, казалось, вовсе иссяк и мужики побрали в руки лопаты, а Бобков и кожушок свой бывалый накинул на плечи, готовясь уходить, Вяткин, помявшись малость, вдруг обратился к унтер-шихтмейстеру:

— А мы, ваше благородие, хотели просить защиты у вас.

— Защиты? — удивился Ползунов. — И от кого должен я вас защитить?

— От солдат, вашбродь, — брякнул Бобков не подумавши. Вяткин глянул на него сердито и пояснил:

— Повинности ныне шибко тяжелы для приписных крестьян, ваше благородие. Посудите сами: и заводские отработки кладут на нас, и ямскую гоньбу, и другие тяжкие зделья…

— И что же я могу сделать? — еще больше удивился Ползунов. — Освободить вас от ямской гоньбы? Или от каких других зделий? Так это не в моей власти.

— Нет, ваше благородие, — вмешался Зеленцов, — не в том наша просьба. Вон Прокопий хоть и влез наперед батьки, а сущую правду сказал. Постои солдатские нас одолели. Отменить бы их — вот о чем наша мольба. А то ж весна придет — опять нагрянут служивые…

— Нагрянут, — подтвердил Ползунов, не до конца уяснив просьбу. — Прибудет команда около двухсот солдат и казаков. А без них тут и дела не подвинешь.

— Ваше благородие, а нам-то каково! — взмолился Зеленцов. — Опять ведь солдат растолкают по всем дворам — кому десять, пятнадцать рыл, а кому и поболее.

— Лонись двадцать гавриков обреталось в моем дому, — уточнил Вяткин. — А им, постояльцам-то этим, не только угол отвести, их ведь и накормить еще надо. А у меня у самого шесть душ семья. Вот и посудите: откуда я сэстоль провианта наберу, чтобы такую ораву, без малого тридцать ртов, прокормить? — горестно, почти что со стоном говорил Вяткин. — Несносна такая повинность, ваше благородие, в дугу она гнет мужика, сил никаких… Помогите. Замолвите слово перед начальством заводским, ваше благородие, невмоготу, мол, крестьянам такая нахаба…

Ползунов был поражен услышанным, хотя он и раньше знал (и сам к тому руки прикладывал), что солдат по крестьянским дворам расквартировывают, но как-то не приходило в голову, чего это стоит крестьянам. А тут, словно шоры с глаз упали, вдруг понял, увидел всю изнанку столь дикой, несправедливой повинности и враз проникся таким глубоким сочувствием, состраданием к почти и безвыходному положению приписных крестьян, что готов был незамедлительно им помочь, но как это сделать — пока не знал.

— Да, да, я вас понимаю, — сказал он, всуе ничего и не обещая, но и не оставляя мужиков без надежды. — Ладно, подумаю. Может, и рапорт отправлю в Канцелярию…

И повинщики, тронутые этим пониманием, благодарно откланялись и ушли, споро и все тем же гуськом, что и давеча, шагая по узкой блескучей дорожке, вскинув лопаты на плечи, точно ружья на плацпараде. Ползунов смотрел им вслед, заслонившись ладонью от яркого солнца, задумчиво щурясь и чувствуя, что и он переполнен ожиданием чего-то большого и доброго, какой-то смутной, неизъяснимой надеждой.