Я знаю все твои мысли - [2]

И тут я начинаю видеть и слышать вещи, которые не происходят в реальности. То есть я вижу и слышу все это по-настоящему. Но при этом нахожусь в другом ме- сте, где теоретически все это нельзя ни увидеть, ни услышать. Понятия не имею, как я туда попала, но… я у кого-то в голове.

Мальчик, в голове которого я оказалась, смотрит из окна автомобиля. Он (или мы?) на пассажирском сиденье. Он поворачивает голову влево. И я вижу его глазами в том месте, где меня нет, незнакомого мне мужчину лет пятидесяти за рулем серебристого

«форда-сильверадо» старой модели. Он настраивает радио и выбирает песню «Иглз» «Лживые глаза». (Для тех, кто не знаком с их репертуаром, это песня о же- не, которая хоть и чувствует себя виноватой, все равно продолжает изменять.) Мужчина кивает в такт припеву с задумчивым выражением лица, потом начинает подкручивать старомодные, начинающие седеть усы.

На фоне этой не слишком приятной картины возникает новая мысль: «Господи, терпеть не могу эту песню — она напоминает мне о маме. Только песня из семидесятых, а мама — само воплощение девяностых». Я вижу взметнувшуюся гриву волос с очень яркими, широкими окрашенными прядками, цветной коврик для йоги и пальчики с темным педикюром в сабо цвета лайма с открытыми носами, и такого же цвета новенький «фольксваген-жук».

Значит, это его мама? Что ж, рада знакомству.

И вдруг… мысли останавливаются. Только дома перед глазами. Здание школы. Вот она, причина беспокойства — самая главная, по крайней мере.

Вижу кирпичные здания в одном конце четырехугольного двора, а в центре — статую всадника на лошади. Через двор — очень старинное здание, двухэтажное, деревянное, в колониальном стиле, с крошечными окошками, а рядом — гораздо более солидное, с башней с часами. Здесь растут изящные клены и ясени и одинокий старый дуб. Листва на кончиках ветвей только-только окрашивается в алый и золотой цвета. Вдали, за пределами четырехугольного двора, еще деревья, и в их те- ни — часовня, тоже каменная; сквозь паутину листьев витраж лучится голубым и фиолетовым светом.

Под башней с часами — вывеска из ценного дуба, на ней — гравировка и надпись черными буквами: «Академия Мидвейл».

Так значит, мальчишка, в чью голову я проникла, — новый ученик в нашей подготовительной школе?

А я-то думала, экскурсии по школе для будущих учеников — это так скучно!

Он только въехал на территорию, а я уже у него в голове. Интересно, он знает, что я здесь?

Наверное, нет — ведь тогда он бы со мной заговорил!

Он (я? а может быть, мы?) снова оборачивается к часовне — за резным плетением листвы она — как с открытки с изображением достопримечательностей Новой Англии. Неужели юный Гид — фанат витражей?

«Эта часовня — подходящее место, чтобы…»

Но тут его мысли наскакивают друг на друга. Первой идет: «подходящее место, чтобы потерять девственность». Второй — «чтобы заняться сексом». И наконец, «о черт, первое или второе?»

Я начинаю смеяться, забыв, что рядом подруги, которые смотрят на меня, как на ненормальную. Я, конечно, тоже думаю о сексе, но не так часто, как Гид, и уж точно без панического стыда: «О боже, я опять подумал о сексе!» О, он опять думает: «Эта часовня — подходящее место, чтобы потусоваться там с девчонкой… если бы я был одним из тех парней, с кем девчонки хотят тусоваться».

И тут в его голове, где я нахожусь, снова возникает самая первая мысль, которую я услышала: «Нравится ли мне здесь, или я хочу домой? Трава такая зеленая. Как будто издевается надо мной».

Мальчик, у которого такие мысли, должен быть очень ранимым. Но он не падает духом. И еще он… очень милый.

И тут словно волна накатывает, и я начинаю узнавать всякие вещи о парне, в голове которого оказалась: что кем бы он ни был, он в дороге с рассвета; проголодался и хочет шипучки; в руках у него глянцевая черно- красная папка с оттиском «Академия Мидвейл: информация для новых учеников». Он открывает ее, и я вижу адрес на первом листе: Гидеон Рейберн, 989 Кристмас-Парк-Серкл, Фэйрфакс, Вирджиния.

«Форд-сильверадо» тормозит у кирпичного здания в георгианском стиле — общежития «Проктор». Мальчик — Гидеон Рейберн — понимает, что рано или поздно ему придется выйти из машины, но он еще не готов. Он заглядывает в окна здания, которое станет его новым домом, и увиденное его совсем не обнадеживает. На первом этаже парень с длинными светлыми волосами крепит на стену над кроватью постер Брюса Ли, за- тем подходит к шкафу и заботливо вешает белую форму для карате с коричневым поясом. На втором этаже шумный верзила в бейсболке и комбинезоне дирижирует симфонией Моцарта пластиковой ложкой.

Реакция Гида неожиданна и очаровательна. Он думает: «К черту этих ребят». Да, он, конечно, понимает, что отчасти завидует им, но ему все уши прожужжали рассказами о том, какие в Мидвейле все талантливые, и когда он впервые сталкивается с этим воочию, ему хочется блевать. «Ну почему все непременно должны быть такими особенными?» — не понимает он.

Я сочувствую Гиду, которому кажется, что мир против него сговорился и все просто обязаны быть супер- героями. Сам он к этому не стремится, и мне это нравится. Не скажу, что у него совсем нет амбиций. Хотя мы только что «познакомились», я уверена: Гид всю жизнь старался нравиться окружающим. Это просто догадка. Но она недалека от истины.