Я живу в этом теле - [35]

– И никто не успел?

– Что?

– Вылететь из трубы.

– А, долететь до конечной станции?

– Да. Или хотя бы увидеть чуть дальше…

Она отмахнулась:

– Я не досмотрела до конца. На другом канале начиналось шоу, какая-то игра со зрителями. У меня, ты знаешь, телевизор с мультиэкраном. Я пыталась сама поставить плату TV-тюнера, но что-то изображение дергается, плывет волнами…

– Плату воткнула верно, – объяснил я нетерпеливо, но уже привычным голосом разумоносителя. – Иначе что бы увидела? Да и трудно вставить иначе, там такие разъемы, что в другое место просто не всунешь. И программное обеспечение в порядке, раз хоть что-то, да видно… Просто настраивать надо, как и твой телевизор, хоть и мультиэкранный.

Она засмеялась:

– Думаешь, я смогу? Надписи все на английском. До сих пор в этой дурной империи не выучат русский! И столько всяких кнопок, но какую ни нажми – входишь в новое подменю с новой полсотней кнопок! Мне бы чего-нибудь попроще. Когда зайдешь?

– Понятно, – согласился я. – Попроще – это я. Проще меня уже нет на свете человека. Только давай в такое время, когда твоих родителей не будет. Все-таки они не совсем одобряют твой образ жизни. И мне неловко.

– Ты сам старомодный, – заявила она обвиняюще. – Это ты начинаешь опускать глазки, когда с ними сталкиваешься. А они – ничего. Говорят, что именно они начинали в 60-х эту сексуальную революцию, они ее совершили, а мы, нынешние, ничего не привнесли, не прибавили. Мол, дохлое поколение!

Может быть, подумал я, но ничего не сказал, нам суждено прибавить что-то другое. Пострашнее, чем их сексуальное «все позволено»!

Она упорхнула, молодая и налитая жизнью, я запер на два оборота дверь, пальцы нервно вздрагивали. В черепе стучали острые молоточки. В виски кольнуло острым, словно шилом. Да, я знаю и умею щелкать дифференциальные орешки, отличу Веласкеса от Глазунова, слушал Моцарта, даже могу выговорить такое длинное слово, как дезоксирибонуклеиновая кислота или экзистенциализм. К тому же знаю значение этих слов. Но я не знаю, кто я сам! Я не знаю, зачем я! Ну вот зачем я? Зачем я на свете, с какой целью появился? Просто жить? Смешно, просто живут насекомые, птицы, рыбы. Но у человека должна быть какая-то высшая цель, помимо строительства гнезда и кладки яиц! Но этого не сказали ни в детском саду, ни в школе, ни в универе. Ни потом. Никто-никто!!!

Почему? Ведь на этот вопрос должны ответить прежде всего! Это главный вопрос. Наиглавнейший. Если такого ответа еще нет – единого и принятого всеми, то должны быть сотни разных ответов из разных философских школ, везде на стенах должны висеть высказывания крупнейших мыслителей, гениев, титанов духа и мысли…

В сознание ворвался мощный радостный вопль. Я судорожно обернулся. С экрана телевизора ведущий, от восторга привстав на цыпочки, выкрикивал условия очередного конкурса на знание особенностей прокладок для женщин в менструальные дни. Приз в десять тысяч долларов тому, кто первым найдет три важных отличия новой модели от предыдущей.

Я помотал головой, под черепной коробкой вздрагивало и булькало, как в кипящем котле. Я чего-то не понимаю. Или это делается нарочно? Некая страшная тайна, потому надо не давать к ней приближаться?

Отец если и удивился моему визиту, то не показал виду. Хотя, как мне показалось, в глубине старческих глаз мелькнула тревога. Дети так просто не навещают родителей. Либо денег просят, что чаще всего, либо родительская квартира понадобилась, либо часто вообще такое, чего родители, мечтавшие, что наконец-то спихнули со своей шеи этот назойливый груз, хотели бы избежать.

А я смотрел на него и не мог избавиться от навязчивой мысли, что отец мой с каждым годом… да что там с каждым годом!.. с каждым днем все больше становится похож на свой будущий труп.

– Кушать будешь? – спросил он заботливо.

Я вздрогнул, ответил торопливо:

– Нет, жарко. Если попить чего…

– У меня боржоми есть, – ответил он обрадованно. – Минеральная, полезная. Все соли в ней! Даже витамины, как говорят, хотя я так думаю: откуда там витамины? Никогда в боржомах витаминов не было, а теперь при рынке вдруг взялись?

Двигаясь суетливо, он выудил из холодильника две бутылки прозрачного стекла. Обе сразу же запотели, а когда отец сдергивал открывашкой жестяные колпачки, на туманных боках бутылок оставались широкие мокрые следы.

– Что-то случилось? – поинтересовался он осторожно.

– Да, – ответил я. – Случилось.

– Что, сынок?

Мне уже под тридцать, но он обращается так, словно не я выше его на полголовы и тяжелее на десяток кэгэ, а все еще роюсь в песочнице.

– Я сделал страшное открытие, – сообщил я.

– Ну-ну. Говори! Что бы ни стряслось, я твой отец…

– Я живу в этом теле, – произнес я отчетливо.

Он удивился, перепросил:

– Чего?

– Говорю, я… вот который сижу сейчас с тобой за одним столом, прихлебываю боржоми, разговариваю… я живу в этом теле.

Он вскинул брови, по-старчески уже кустистые, с толстыми жесткими волосами, вдвое длиннее привычной шерсти на надбровных дугах:

– Да, открытие… Это жара так действует. А ты-то сам кто?

Я ответил очень серьезно:

– А вот это я и стараюсь понять.

Он посмотрел очень участливо, вздохнул: