Я жил - [26]

Нас учили знаменитые преподаватели, в большинстве своем русские эмигранты, среди них Марк Вишняк, который в 1918 году был секретарем Учредительного собрания, а впоследствии редактором известного эмигрантского русского журнала в Париже. Физик Дмитрий Гав- ронский представил меня Альфреду Веберу. АСТП впервые ввела метод полного языкового погружения при изучении иностранных языков. Наши преподаватели разговаривали с нами только по — русски. Первая фраза, которую мы выучили, была: «Где уборная?» На лекциях все следовали этому принципу и говорили по — русски, но я не могу сказать, что мы выполняли это требование и говорили по — русски в общежитии, которое располагалось в здании бывшего студенческого клуба, называемого «братством». Большинство студентов ничего не выучили, кроме нескольких фраз или слов. Преподаватели языка были ярыми противниками коммунизма, но держали свои чувства под контролем. Преподавание истории и политологии, однако, было поручено коммунистам. Одним из них был Владимир Казакевич, который после войны эмигрировал в СССР; другим — Джошуа Куниц. Они не скрывали своих политических симпатий. Студенты русской программы, а нас было около шестидесяти, были настроены вполне дружелюбно по отношению к Советскому Союзу, некоторые по идеологическим мотивам, но большинство по причине симпатии к союзнику, который сокрушал армии вермахта. Но даже они не смогли вынести пропаганды, которой пичкали нас Казакевич и Куниц. Их обоих буквально выгнали из аудитории.

Я освоил азы русского языка за три месяца. Впервые в жизни я действительно сознательно работал над предметом, а остальное время посвящал другим делам. Мой приятель научил меня, как проявлять и печатать фотографии, и я провел много часов в проявочной. В музыкальной комнате я слушал пластинки с записями классической музыки. Много времени я проводил в библиотеке, читая и переводя Райнера Марию Рильке, которого я для себя недавно открыл. Кроме того, я встречался с девушками.

Директором русской программы АСТП при Кор- нелльском университете был Чарльз Маламут, профессиональный переводчик. Именно он перевел на английский язык биографию Сталина, написанную Троцким. Как — то вечером Маламут принес в общежитие портативный фонограф и поставил для тех из нас, кто был польского происхождения (а мы жили в одной комнате), запись приятного женского голоса, читавшего отрывки из поэмы «Пан Тадеуш» Адама Мицкевича. «Кто это читает?» — спросили мы. Он ответил, что в Корнелле учатся две польские девушки, и назвал их имена. В то время моим лучшим другом был Казимир Кроль, высокий поляк, немного старше меня, имевший успех у девушек, но человек весьма меланхоличный. Он пригласил одну из девушек на свидание, выбрав ту, что была повыше. Это была Ирен Рот, моя будущая жена. Я пригласил на свидание другую девушку, ту, что читала на пластинке. Мы вчетвером пошли в кино и в молочный бар. Ни та, ни другая девушка не произвели на меня сильного впечатления. Но и мы их тоже не заинтересовали. Ирен записала в тот день в своем дневнике, что если бы ей пришлось выбирать между нами, то она выбрала бы того парня, который пригласил ее на свидание.

Но вскоре мы с Ирен стали тянуться друг к другу. В нашем прошлом было много совпадений. Наши матери были родом из Варшавы, а отцы из Галиции, и наши семьи были шапочно знакомы. Кроме того, мы оба изучили немецкий раньше, чем польский. В Варшаве мы жили почти на соседних улицах и с удовольствием вспоминали дни рождения, на которых мы бывали детьми. Семья Ирен бежала из Польши в первую неделю войны, пробравшись в Литву, а из Литвы в Швецию. Оттуда, с помощью старшего брата отца, жившего в Соединенных Штатах, в январе 1940 года они эмигрировали в Канаду. Вскоре после этого они переехали в Нью — Йорк. В Кор- нелльском университете Ирен изучала архитектуру. В наше первое свидание мы пошли на сольный концерт Рудольфа Серкина. В течение всего концерта она делала какие — то заметки на программке и передавала их мне, и эта привычка осталась у нее на многие годы. Мы вместе слушали пластинки классической музыки и занимались фотографией. Как — то раз я взял ее с собой в Эльмиру познакомиться с моими родителями. С первой же встречи она им очень понравилась.

В начале июня 1944 года у нас была церемония торжественного окончания АСТП, и я выступил с прощальной речью на русском языке. Мы ожидали, что нас пошлют в Школу кандидатов в офицеры, чтобы там вручить нам офицерский чин. Но получилось все по — другому. 6 июня англо — американские войска высадились во Франции, и вооруженным силам срочно требовалось пополнение. Мы узнали, что, вместо того чтобы послать нас в Школу кандидатов в офицеры, как было обещано, нас распределят по различным дивизиям пехоты для военной подготовки. Меня распределили в 310‑й пехотный полк при семьдесят восьмой дивизии «Молния», расквартированной на базе Камп — Пикет, штат Виржиния. Это была огромная военная база около Ричмонда. День отъезда был для меня весьма печальным.

Мне кажется, что в американской армии к людям в военной форме относились как к взаимозаменяемым единицам, словно это были части некой машины. Но солдаты воюют не только за свою страну, но еще больше за своих товарищей, особенно в таких небольших частях, как взвод, где не более двадцати пяти человек. Чувство товарищества — это необходимая составляющая в любой успешной военной организации. Все солдаты 78‑й дивизии были отправлены в Англию тремя месяцами ранее для пополнения тех частей, которые должны были участвовать в высадке во Франции, в то время как офицеры и сержанты оставались на базе. Дивизия, в которую меня направили, была, можно сказать выпотрошена. Мы были всего лишь набором отдельных единиц, которым предстояло заменить слаженные части. Это не предвещало ничего хорошего.