Я — ярость - [26]

— Никуда не выходи, — предупреждает женщина. — Я хочу, чтобы ты была в безопасности, хорошо? Полицейские уже едут, они помогут. Но важно им не мешать, понимаешь?

— Да… хорошо.

— Просто не вешай трубку.

Звонок то и дело прерывается — женщина параллельно разговаривает с кем-то еще. Телефон Эллы тоже звякает, сообщая о поступившем сообщении. Она не скрывает уведомление — интересно, кто же ей пишет в такое время? Бип — еще одно сообщение. И снова. Элла мельком бросает взгляд на экран.

Хейден.

«Детка, ну брось, я же извинился».

Сейчас Хейден — наименьшая из ее проблем, и Элле совершенно плевать, что он извинился.

Она всхлипывает и, коснувшись щеки, с удивлением понимает, что плачет. Полицейские сирены завывают уже громче, и хочется подойти к окну и посмотреть, что там будет происходить, когда они приедут, — но Бруклин вцепилась в нее мертвой хваткой. К тому же какой-то животный инстинкт, засевший в глубине, не дает Элле двинуться с места, будто единственное, что может их спасти, — это полная неподвижность.

Грохот прекращается, и Элла выдыхает. Кажется, что она вообще забыла, как дышать.

— Ну ладно, стерва, если ты не открываешь, то может мне удастся справиться с дверью наверху!

Шаги отца на лестнице — самый ненавистный звук в ее мире. На какой-то дурацкой пижамной вечеринке они смотрели «Хэллоуин»[9], и сердце у Эллы судорожно билось где-то в горле: ее напугали не страшная музыка, не маска, а то, что походка Майкла Майерса чудовищно напоминала шаги отца, когда он злится.

Из-под двери тянется его тень. Если наклониться, то Элла, наверное, сможет разглядеть его босые ноги.

— Элла, это папа. Открывай сейчас же.

Он говорит с придыханием, требовательно и невнятно одновременно. Звучит так, будто ему самому хочется, чтоб появилась причина выломать дверь.

— Папа, нет! — кричит Бруклин, и Элла, выронив телефон, зажимает сестре рот рукой.

— Элла, ты еще там?

Телефон лежит на одеяле, и голос женщины дребезжит где-то в динамике. Вдалеке.

— Бруки, милая, можешь открыть дверь папе?

Она все еще зажимает сестре рот, но та в отчаянии трясет головой — это ее особое имя, только Элла так называет ее, и тот факт, что его использует папа, ошеломляет девочку.

А потом отец бьет в дверь чем-то крепким. Куда крепче кулака.

Дверь трясется, он долбит снова, и сирены воют уже где-то под окнами, и красно-бело-синие огни пробиваются сквозь жалюзи. Бруклин дрожит и плачет, Элла прижимает ее к себе, женщина в телефоне продолжает звать ее по имени, смартфон гудит от бестолковых сообщений Хейдена, и весь ее мир сузился до одного-единственного мужчины, который таранит пластиковую дверь.

Все перекрывает мощный грохот распахнувшейся входной двери.

— Бросай оружие! Руки вверх! Отойди от двери! — рявкает кто-то, и папа прекращает ломиться в комнату. Что-то металлическое с тяжелым стуком падает на пол.

— Вы всё не так поняли, — неразборчиво говорит отец.

А потом все происходит одно за другим, очень быстро.

Элла слышит каждую деталь и желает, только чтоб Бруклин не пришлось это слушать. Папа кричит, ругается, угрожает кому-то, сопротивляется полиции. Они бьют его шокером. Он корчится, упав на пол, и они с грохотом поднимаются по лестнице, чтобы утащить его прочь. Полицейские не требуют от Эллы открыть дверь, и она бы все равно не стала. Она откроет только маме.

Когда отца выводят из дома, Элла поднимает телефон. Женщина все еще там.

— Они приехали, — говорит Элла. — Спасибо.

10.

В стакане воды у Патрисии плавает муха, а официантка куда-то запропастилась.

Рэндалл вовсе не за такое обслуживание каждый месяц отстегивает клубу непомерную сумму денег. Она обязательно выскажет все менеджеру. Разумеется, ничем хорошим это не кончится, она и без того в ужасном настроении.

Только что она повесила трубку. Очередной звонок без каких-либо извинений, который он мог бы сделать до того, как она с таким тщанием привела себя в порядок и приехала в «Изумрудную бухту», чтобы отужинать с ним поздно вечером.

«Неожиданная встреча», — сообщил Рэндалл.

Закажи шампанское и десерт. Побалуй себя.

Ха-ха.

Патрисия решила остаться и поужинать в гордом одиночестве — ведь иначе она признала бы, что ее продинамили или что случилось нечто столь же неприятное. Неприятности не смели приключаться с Патрисией Лейн. Она сидит за лучшим столиком, но спиной к окну, чтобы посматривать, что творится в зале. Вместо того чтобы последовать совету Рэндалла насчет шампанского, она заказывает сухое изысканное каберне и салат «Кобб». Шампанское подходит для торжественных случаев. Шампанское надлежит заказывать мужчине, чтоб его подавали к столу отдельно, в серебряном ведерке со льдом. Шампанское — это вовсе не какой-то там утешительный приз для брошенных жен, у которых и без того в стакане плавают мухи.

Вот же идиот! Неужели он до такой степени не понимает ее? «Шампанское и десерт…» Если б Патрисия заказывала шампанское с десертом всякий раз, когда жизнь разочаровывает ее, она бы не влезла в платье четвертого размера.

Она касается губ, стараясь не смазать помаду. Рот онемел настолько, что Патрисия чувствует, только как скрипят зубы. Она воображает, что это зубы робота — блестящие, дорогие, инородные ее телу, ввинченные ей в челюсть, когда ее собственные зубы окончательно раскрошились после многих лет нищеты, дурной еды и постоянной ярости. Эти зубы куда прочнее. Такими зубами можно и стекло прокусить.