Я взлечу - [75]

– Все, я тебя не знаю. Разок, может, упомяну, но целую песню? Хрен тебе.

– Разок? Э нет, так не пойдет. Может, хотя бы куплет?

– Ни фига себе, целый куплет?

– Ага, что-то типа: «Кертис мой кореш, мы дружбаны навек. Буду делать бабки, куплю ему лошадку». Каково? – И скрещивает руки на груди как заправский би-бой.

Я хохочу.

– И ты с такими рифмами хотел сделать меня в батле?

– А что не так? Это талант!

– Нет. Жалкое зрелище.

– Эй, не тебе говорить, что я жалкое зрелище. На себя посмотри. – Он большим пальцем стирает у меня со щеки влагу. – Разлила тут сопли и слезы по всему бабушкиному дивану!

Он не убирает руку. Осторожно обхватывает мою щеку.

У меня что-то дергает в животе, какой-то маленький тугой узелок, и я решаю – ну, надеюсь, – что все еще могу дышать.

Он подается поближе, и я не отстраняюсь. Не могу думать, не могу дышать, могу только целовать его.

Прикосновения отзываются в каждой клетке моего тела: то, как он нежно ведет кончиками пальцев по моей шее, то, как его язык сплетается с моим. Сердце колотится как бешеное, одновременно прося чего-то большего и умоляя не торопиться.

Я обнимаю Кертиса за шею и откидываюсь на диван, утягивая его следом. Не оторваться. Я запускаю пальцы в его мягкие курчавые волосы, кладу ладонь на спину, веду ниже. Эти булки созданы для того, чтобы их сжимать!

Кертис прислоняется лбом к моему и улыбается.

– Что, нравится?

– Угу.

– Отлично, а вот это тебе понравится?

Он снова меня целует и медленно скользит ладонью мне под кофту, потом под лифчик и… Я отрываюсь от его губ и издаю какой-то новый для себя звук. Прикосновения Кертиса отзываются не только в груди.

– Охренеть, – выдыхает он, отстраняясь, и, тяжело дыша, приподнимается на локтях. – Ты меня убиваешь.

– Ага, значит, это я тебя убиваю? – фыркаю я.

– Ага. – Он целует меня в кончик носа. – Но мне нравится.

Он гладит меня по щеке и снова целует, мягко и неторопливо. На время все исчезает, кроме нас и поцелуя…

Двадцать семь

…но тут приходит с работы бабушка Кертиса.

Мы уже просто сидим и смотрим телевизор, но она все равно смотрит на меня с подозрением. Кертис просит у нее машину, отвезти меня домой. Она дает ему ключи со словами:

– Потом поговорим, парень.

Они поговорят, и моя бабушка обязательно обо всем узнает.

Двор безлюден. О произошедшем напоминают только стайки вытоптанных в грязи следов. Машина Жулика стоит где стояла. Так непривычно, что никто не сидит на капоте.

Кертис ведет бабушкин «шеви» одной рукой, второй держит за руку меня. Мы почти не разговариваем, но, кажется, это и не нужно. Поцелуй сказал за нас больше, чем слова.

Кертис тормозит около моего дома. Я снова его целую. Только так можно замедлить время. Но мне нужно домой, и я отстраняюсь.

– Нужно сказать маме… про тетю.

Я Кертису-то едва это сказала, а как быть с Джей?

Он легонько целует меня в губы.

– Все будет хорошо.

Но это просто слова. А в жизни я снимаю кроссовки Кертиса, надеваю остатки своих и захожу в дом. На кухне с маминого телефона играет какая-то песня о том, что «Иисус даст», и мама тихо ей подпевает, еще не зная, что для тети Пуф Иисусу придется хорошенько потрудиться.

– Привет, Бусечка, – говорит мама, стоя у плиты. – У нас сегодня спагетти.

У меня так трясутся ноги, что я чуть не падаю.

– Тетя Пуф…

– Что такое?

– Она… ее арестовали.

– Вот черт. – Она трет рукой лоб и закрывает глаза. – Ох уж эта девчонка. Что она в этот раз натворила? Ввязалась в драку? Превысила скорость? А я ей говорила, что все эти штрафы добром не…

– У них был рейд на наркоторговцев, – тихо говорю я. Джей широко раскрывает глаза.

– Как?!

Я чуть не плачу.

– Приехали штурмовики и нашли у нее кокаин.

Мама молча смотрит на меня во все глаза. Вдруг хватает телефон.

– Боже, нет, только не это!

Звонит в полицию – они пока не могут ничего сообщить.

Потом звонит Лене – та рыдает так громко, что даже мне с другого конца кухни слышно.

Потом Трею – он на работе, но обещает на обратном пути заглянуть в участок.

Потом Жулику – попадает на автоответчик. Наверно, его тоже загребли.

Джей уходит к себе, закрывает дверь и не возвращается. Наверно, она не хотела, чтобы я слышала, как она плачет, но только это я и слышу всю ночь.

Я никак не могу ее утешить. Не могу спасти тетю. А теперь ее посадят, Короли лишатся новой цели, и я не смогу спасти даже собственную жизнь.

Я совершенно бессильна.

Назавтра Джей так и не выходит из комнаты, послезавтра тоже. Я встаю утром в субботу – ничего не меняется. Трей у себя, спит после поздней смены. За мной заезжает Суприм и везет в центр, на эфир к Хайпу.

Всю дорогу он чешет языком, но я его почти не слышу. В ушах звучат мамины всхлипы. Ну и ничего нового он все равно не говорит. Огромные возможности. Все впереди. Сегодня я перейду на новый уровень.

Но тетю Пуф спасти не смогу.

Суприм в какой-то момент замечает, что я отмалчиваюсь, на секунду отвлекается от дороги и смотрит на меня.

– Ловорезка, ты как?

– Не надо меня так называть.

– А, хочешь, значит, быть самостоятельной? – смеется он.

Ни хрена смешного. Выбора-то у меня нет. Ну извините, не хочу носить имя человека, которого нет рядом, когда я без него не справляюсь.