Я взлечу - [33]

«У Сэл» – одно из немногих мест, где можно забить на правила. Стены грязные и закопченные, кожа на диванах потрескалась. В меню из здоровой пищи только острый перец и лук – добавки к пицце.

Большая Сэл принимает заказы за стойкой и криком передает указания на кухню. Если что-то слишком долго готовят, она спрашивает:

– Мне что, пойти к вам и сделать все самой?

Она совсем миниатюрная, но весь Мидтаун – и весь Сад тоже – знает: с ней шутки плохи. На ее кафе никогда никаких граффити – редкое достижение.

– Привет, Бри, привет, Малик, – здоровается она, когда подходит наша очередь. Трей работал у нее еще в старших классах, и с тех пор Сэл – наша дорогая итальянская тетушка. – А что с вами за очаровательная юная дама?

– Шена, – представляет Малик. – Она давненько здесь не была, простите уж ее.

Шена в шутку пихает его локтем.

– Ах ты стукач!

Ну ни фига себе у них близкие отношения.

– Да ладно, я не сержусь, – отвечает Сэл. – Вот попробует кусочек – и станет заходить почаще. Что будете заказывать?

– Среднюю пеперони и добавить сыра? – спрашиваю я Малика. Это наш обычный заказ.

– Ой, а можно еще туда канадского бекона? – спрашивает Шена.

– Я не против, – отвечает Малик.

Во-первых, кто вообще кладет в пиццу канадский бекон?

Во-вторых, эта хрень даже на бекон не похожа. Канадцы, не обижайтесь, но это просто ветчина для худеющих.

Сэл принимает заказ, берет у Малика (он сказал, что заплатит за всех) деньги, раздает нам стаканы и отправляет искать стол. Еще она говорит, что Трея мы не застали. Он ушел обедать. Видимо, даже пицца может надоесть.

Мы наливаем себе газировки из фонтана и показываем Шене наш любимый столик в углу, где мы обычно сидим втроем с Сонни. Там почему-то всегда свободно. Честно, я не могу представить, как сажусь где-то еще. Наш столик для нас примерно то же самое, что для прихожан храма их скамьи: если кто-то вдруг займет его, мы одним только взглядом испепелим его на месте.

Малик закидывает руку на спинку дивана. По факту – обнимает за плечи Шену. Но я буду делать вид, что он просто закинул руку на спинку.

– Бри, включишь песню? – просит он.

Шена отпивает газировки.

– Что за песня?

– Бри на днях записала свой первый трек. Весь школьный автобус сегодня слушал.

– О, я тоже хочу! – отвечает Шена.

Если бы она утром ехала со всеми и там ее услышала, я была бы не против. Но теперь… теперь все иначе.

– Может, в другой раз.

– Да ладно, Бри, ну чего ты? – спрашивает Малик. – Уже все, кроме меня, слышали. Чувствую себя каким-то изгоем.

Прямо как я сейчас, ага.

– Не такая уж она и классная, – отмахиваюсь я.

– Она по-любому огонь, я слышал от тебя достаточно мегаохрененных строчек. Например… «По улицам бродит зверь один…»

– «Его называют крэк, кокаин», – вспоминаю я собственные слова.

– «Он прокусывает вены, втирается в доверие, и твоя мама милая теперь не мама тебе, только фамилия твоя – ее», – заканчивает Малик. – Ну и мое самое любимое: «Он безоружен и опасен, Америка создала нас с ним, но говорит о нас, лишь…»

– «Когда мы умираем, нас в этом обвиняя», – договариваю я.

– Сильно, – говорит Шена.

– У Бри талантище, – отвечает Малик. – Короче, песня по-любому крутая. Только пообещай, когда прославишься, не забывать старых друзей. Я знал тебя, еще когда ты боялась Большой Птицы.

– Большой Птицы? – прыскает Шена.

– Ага, – фыркает Малик. – Бри зажмуривалась каждый раз, когда он появлялся в «Улице Сезам». Однажды на день рождения Сонни его отец надел костюм Большой Птицы, и Бри с воплями сбежала.

Шена хохочет. Я стискиваю зубы. Вообще-то он не имел никакого права ей это рассказывать и выставлять меня посмешищем.

– Такая огромная птица – это же ненормально! – выплевываю я.

Ну правда же. Вот канарейка Твити – самое то, обожаю его. А Большая Птица – мутный тип. Вы вообще его гнездо видели? Он там небось трупы прячет.

Увидев, что мне ни хрена не смешно, Малик перестает хохотать.

– Бри, расслабься, я просто шучу.

– Ладно, – бормочу я, – хрен с тобой, – достаю телефон и запускаю песню.

Шена пританцовывает.

– Ого, а бит ничего так.

Начинается первый куплет, и брови Малика встают домиком. И до конца песни так и стоят. На словах про Лонга с Тэйтом они с Шеной внимательно смотрят на меня.

– Круто, Бри, круто, – говорит Шена, дослушав.

– Ага. – Малик закусывает губу. – Мощно.

Но выражение его лица говорит о другом.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Просто… просто ты читаешь о том, чего никогда не делала.

– Малики, по-моему, ты не совсем понял… – возражает Шена. Что еще за «Малики»? – Бри и не говорит, что она этим всем занимается. Песня о том, что этого от нее ждут.

– Вот именно! – говорю я.

– Я-то понял, но, мне кажется, много кто не поймет, – отвечает Малик. – И чего это тебя на стволы потянуло?

Да блин, реально?

– Малик, какая разница?

Он поднимает руки в знак примирения.

– Забей, закрыли тему.

Ну все, еще чуть-чуть, и я взорвусь.

– Да что с тобой такое сегодня?

– Это я у тебя должен спрашивать.

Официант ставит на стол раскаленную пиццу. Мы молча принимаемся за еду.

Через какое-то время Шена кладет свой кусок на тарелку и вытирает руки салфеткой.

– Бри, вообще я хотела с тобой поговорить.