Я выбираю смерть - [41]

«Узорги предали нас, — сказал он тогда. — Узорги улетели, и мы пойдем за ними. Мы найдем их и убьем, всех до единого».

Именно так и никак иначе: речь шла не о бегстве, не о спасении своих жизней, а о жестокой мести. Аргеной инстинктивно нашел нужные струны в сердцах своих подопечных и повел их сквозь бескрайний космос. Месть пылала путеводной звездой, ярость кормила, а ненависть поила их истосковавшиеся по мирной и спокойной жизни души. Тогда жизнь была простой и понятной, тогда не было повода для страха. А теперь — теперь страх уютно устроился в его каюте.

Вайна сидела на кровати, когда вошел Аргеной. На ней уже не было черного, она облачилась в обычную светло-серую одежду с темно-синими лентами, говорящими о ее приверженности идеалам Гинопоса.

— Ты улетаешь, — сказала она. — Возьмешь меня с собой?

— Нет.

— Значит, я останусь здесь. Как кто?

— Твой траур закончен?

— Я сняла его сегодня утром.

— Сегодня утром я утратил последнего сына, Вайна. И я не ношу по нему траура.

Она наконец повернулась к нему, встретила его взгляд.

— Сына? — переспросила она. — Я не знала…

— Потому что я не считал нужным говорить. Мне нужен наследник, Вайна. Ты хочешь стать его матерью?

Она встала. Ее лицо осталось серьезным, даже неподвижным. Это было хорошо — Аргеной убил бы ее за радостную улыбку, не раздумывая ни секунды.

— Только если я — лучшая. Подачки мне не нужны.

— Я не даю подачек.

— Значит, ответ тебе известен.

В этот раз их любовь была не так неистова, как прежде. Оба стали другими, и оба это понимали. Когда все закончилось, Аргеной позволил себе полежать несколько минут рядом со своей женщиной.

— Хочу, чтобы наш сын вырос на земле, — сказала она. — Чтобы он никогда не ступал на борт космического корабля.

— Он родится на земле, а всё остальное — его выбор, — отозвался Аргеной. — Мне пора. Молись, чтобы я принес радостные вести.

Лишь после того, как дверь за ним закрылась, губы Вайны тронула улыбка.

Глава 28

События последних часов слились в голове Лейста в какой-то неразделимый серый поток. Он немного вздремнул на корабле, а когда проснулся, то с ужасом отдал себе отчет в том, что сотворил. Убийство полицейского, угон корабля… Нет, даже двух кораблей. Теперь его с одинаковым удовольствием поймают как свои, так и гинопосцы, причем, неизвестно, что хуже: смерть или пожизненное заключение.

Хуже всего было то, что он не мог поговорить с Елари наедине. В тесном пространстве полицейского корабля об уединении можно было лишь мечтать. Поэтому Лейст снова и снова прокручивал в памяти последний разговор, случившийся много лет назад. Последний настоящий разговор, а не просто обмен сигнальными репликами. В тот день, когда он завалил вступительные экзамены, Елари ждала его под деревом. Лейст всегда думал, что это дерево, посаженное им, символизирует их мечты. Будущее рисовалось таким безоблачным. Он сам, Елари и Уртан должны были быть где-то рядом, остаться большими друзьями навсегда. Иногда, может, раз в год, они бы приходили к этому дереву, устраивали пикник и смеялись бы, когда очередной звездолет стартовал с космодрома.

В тот день Елари дождалась его, как они и договаривались. Лейст остановился перед ней, понимая, что плачет. Он пытался сдержать слезы, но они, словно издеваясь, текли все сильнее. Елари заметила это. Сперва ее губы тронула неуверенная улыбка, потом она застыла и пропала вовсе. Девушка чуть приоткрыла рот и побледнела.

— Ничего! — выпалил Виан (тогда его еще звали по имени, да и сам он себя так называл). — Ничего страшного, я поступлю в следующем году, обещаю! Мне совсем немного не хватило!

Зеленые глаза подернула пелена — Елари тоже плакала. Когда Виан протянул к ней руки, она отшатнулась, покачала головой.

— Никогда, — шепнула она. — Никогда ты туда не поступишь.

— Елари, я клянусь…

— Нет. Ты сам себе не веришь, Виан. Я сразу все это увидела, но надеялась, что можно что-то изменить. Прости. Не вини себя — это я виновата. Прости.

Она убежала. Лейст долго еще стоял под деревом без движения, глядя в том направлении, где таял ее силуэт. Уже зашло солнце, когда он встрепенулся и попробовал идти — но упал. Ноги затекли и отказывались слушаться — ведь Лейст простоял в одной позе больше семи часов. В тот день он впервые увидел, как бьют узорга — трое парней остервенело пинали плачущего мальчишку, по виду — на добрых три года младше них. Лейст прошел мимо.

В тот день он впервые увидел своего отца пьяным. Он почти не изменился, только язык чуть заплетался и глаза покраснели.

— А, Виан! — поприветствовал его отец, не вставая из-за стола. — Садись, заходи. Как ты, мальчик, поступил?

Лейст вздрогнул, услышав этот вопрос. Все, связанное с институтом, вылетело у него из головы, он мог думать только о Елари. Строил планы, как вернуть ее, как доказать серьезность своих намерений, как заработать много денег, чтобы поразить ее.

— Нет, — сказал он. И машинально, словно пытаясь оправдаться, произнес еще одно слово:

— Узорги…

— Не говори этого слова! — прорычал отец, сжав кулаки. — Твари зеленоглазые, когда ж вас убивать-то начнут!

— Что случилось? — Лейст сел за стол напротив отца. Тот налил ему вина и подвинул стакан. Лейст впервые попробовал спиртное.