Предисловие
Вопросы и ответы
Вопрос: Это ж сколько надо выпить, чтоб такое написать?
Ответ: Много. В школе таких чисел не проходят.
В: А это не фанфик по (вставить название аниме, фильма, книги)?
О: Нет.
В: Книгу можно читать детям?
О: В книге содержится нецензурная брань, главный герой — самоубийца, подростки курят сигареты и даже употребляют алкоголь. Бьют друг другу морды. А там сами смотрите.
В: Книга кажется мне дурацкой/нелепой/бредовой. Зачем вообще было её писать?
О: Чтобы лично вам сделать неприятно. Это основная цель всего моего творчества. Я рад, что достиг цели хотя бы в этой книге. Спасибо.
В: Мне сначала понравилось, а потом перестало. Как быть?
О: Найдите здесь что-нибудь подходящее: https://author.today/
Я в своей жизни залажал многое. Многое! но не всё. Самоубийство исполнил как по нотам, даже немного собой горжусь. Заранее подготовился, перебрал все способы. Резаться было стрёмно, таблетки жрать… Хм… А какие? Есть у меня вообще таблетки? А, ну, вот, анальгин, парацетамол… Это ж сколько надо такого сожрать, чтоб сдохнуть? У меня столько и нет. Разве что активированным углём догнаться и полфлакончика «Називина» залпом.
В общем, я решил набухаться и спрыгнуть с балкона. Тут прям куча плюсов была. Во-первых, восьмой этаж. Во-вторых, пьяному шаг сделать — что плюнуть. А в-третьих, назад не отмотаешь. Ну, то есть, таблетки можно выблевать, разрез — зажать, перетянуть. «Скорую» вызвать. Даже если вешаться — можно верёвку оборвать. А восьмой этаж — это чисто конкретно.
Я взял самого дорогого вискаря, на который хватило денег… Ладно, ладно, я взял самой дешёвой водки, на которую едва хватило денег. Пришёл домой, нажрался без закуски, оставил на столе придавленное бутылкой письмо («в моей смерти прошу винить президента США» — ну, всякое такое) и прыгнул с балкона.
Испугался, да. Протрезвел — мгновенно. Заорал что-то, кажется, матом. А потом — удар, боль, и — ничего.
Тут игра слов. Я про «и ничего». Удар, боль, а потом я встал — и ничего, живой. Только трезвый. И стою не на асфальте, а на плитке — кафельной. В бассейне.
Вот с этого всё началось, да.
Я осмотрел руки, ноги. Всё было целым. Ну, руки слегка дрожали, однако это, мне кажется, простительно после самоубийства.
Вдруг меня отвлёк плеск воды. Я посмотрел в сторону бассейна. Там плавал полный лысеющий мужик в боксёрских трусах. Шумно отдуваясь и отфыркиваясь, он проплыл к дальней стенке, оттолкнулся и двинул обратно, ко мне. Я заинтересованно смотрел. Больше как-то не на что было. Кругом кафель, и свет непонятно откуда. Ни окон, ни дверей…
— Ну здравствуй, Сёма, — сказал мужик, доплыв до ближнего конца бассейна. Он остановился, сложил руки на бортик и с осуждением на меня поглядел. — Сдох?
Я только и смог, что пожать плечами. Как-то сложно на такой вопрос ответить.
— Немой, что ли? — заинтересовался мужик.
— Господи, я не твой, — пробормотал я почему-то. — Ближних я не могу любить…
— Я не «Господи», — нахмурился мужик. Я разглядел у него на шее латунный ключ на чёрном шнурке.
— А что это — ад? — спросил я, поёжившись.
— Я что, так плохо выгляжу?
Я сделал рукой жест — мол, ну, как тебе сказать… ну, ты понял.
Мужик как будто обиделся — снова поплыл к дальнему краю. Я проводил его взглядом. Вот ведь… Вот ведь, блин! В России и сдохнуть нельзя по-человечески. На что хочешь спорю: американец помрёт — к нему сразу симпатичная девушка в униформе подбегает, улыбается, протягивает анкеты, объясняет, как тут чего устроено. А у нас? Толстый мужик в трусах. Плавает. И по фиг ему на меня, абсолютно.
— А тебе на всех не по фиг было? — крикнул вдруг мужик от дальней стенки. — Мамка-то живая, поди? Али ещё кого оставил?
— А толку им всем с меня? — отозвался я, воскрешая в сердце все те мысли, с которыми шёл за водкой в супермаркет. — От меня ни денег, ни внимания. Внимания нет, потому что сутками пытаюсь деньги добыть. А денег нет, потому что согласно пророчеству. Вот только не надо мне тут лечить киношными фразами, а? «Ты можешь идти один», «всегда есть минимум один вариант», «рукописи не горят»…
— Рукописи-то с какого бока? — Мужик подплыл ближе.
— А с такого! — махнул я рукой и тут же вздохнул, растеряв весь запал. — Писатель я…
— Ну п***ец! Писатель… — Перед мужиком из воздуха возникли поручни, за которые он уцепился и втащил жирное тело на бортик. Трусы мерзко шлёпнули по кафелю. — А чего вскрылся-то? Из-за любви?
— Да какой там! — Я машинально присел рядом, достал сигарету и прикурил; мужик не заругался. — И не вскрылся я, а с балкона прыгнул.
— Вот, ещё и дворнику подгадил…
— Жизнь такая — и не захочешь, а подгадишь, хоть кому-нибудь. Ты вообще-то спросил — слушать будешь, нет?
Мужик пожал толстым плечом. Я расценил это как «да» и сказал, затянувшись:
— Да тупо всё, дядя. Ту-по. Не объяснишь, пережить надо. Вдруг понимаешь, что тебе уже — за тридцатник, ты работаешь на хреновой работе, перспектив — ноль, талантов… Ну, я писатель, да. Меня человек сто, может, читают, там, лайки ставят. И всё. Понимаешь? Всё! Ни хрена больше в жизни нет и не предвидится. Носишься, носишься, как белка в колесе. Кто-то после работы бухает, кто-то дурь по вене пускает — чтоб расслабиться, чтоб жизнь хоть как-то, хоть через дерьмо унюхать немного. Развалиться на диване и сказать: вот сейчас я живой, и мне срать на всё, я свободен! Мне повезло — я книги писал. Мне хреново — я пишу. Об меня ноги вытерли — я пишу. От меня жена ушла…
