«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы - [33]

Он сделал большую фотографию, с которой смотрит она — их Лена.

Со слов Сергея, все как-то держатся. Втроем.

Ее силой и той любовью, которую она им оставила вместо себя.

«Лиза, я их так люблю. Маму, папу и Сережу».

Пытка

Jan. 4th, 2009 at 3:24 PM

Их голоса одинаковы. С дрожащими нотами, усталые, бесконечно извиняющиеся.

— Боли у мамы…

— Муж задыхается…

— Она кричит два дня…

— Мы не спим третьи сутки…

— Что нам делать?..

— Сделайте что-нибудь…

Их звонки одновременны. По праздникам. Новогодние каникулы — ад для тех, кто не успел получить обезболивающие препараты.

За прошедшие сутки нам позвонили пять человек. Разные районы, возраст и пол. Диагноз один. Рак. Болевой синдром. Который появился 1–2 января. Вот бывает такое.

Гуляют все поликлиники. Получить понадобившийся наркотический препарат — как покорить Эверест. Не каждому дано. Не каждый осилит пробить эти бесконечные препоны в виде регистраторов и дежурных на «неотложках» в поликлиниках. Не каждый доживет до 11 января, чтобы получить то, без чего боль не уходит.

Мы с Петровичем объясняем, что можно купить без выписки рецепта, в какой дозировке, с чем комбинировать, чем докалывать, чем снимать на пике боли.

За каждым звонком — трагедия. Трагедия вдвойне — оттого, что человек погибает, и оттого, что помочь ему в выходные до 11 января практически невозможно.

У некоторых есть связи и, что важно, есть силы бороться за то, чтобы больной не кричал от боли. Но и этого недостаточно.

У некоторых этих сил уже нет. Равно как и связей. Таких — большинство. И они воют, обняв своих матерей, мужей и жен, обняв их и раскачиваясь от безысходности, убаюкивая наших несчастных, как маленьких.

То, что происходит в праздники, — легализованная пытка больных. Молчать об этом нельзя. Говорить об этом не дают. Все приказы у нас идеально сформулированы в теории.

Право умереть без боли. Нет у нас такого права. Есть вымотанные врачи «скорой», которые рады помочь, да нечем. Есть живые страдающие люди. И отдыхающие чиновники.

Которые, однако, внимательно смотрят телевизор. И которым не нравится то, что там иногда показывают.

Права верующих

Jan. 7th, 2009 at 10:56 PM

— Мои права ущемляются.

— Какие?

— Религиозные.

— А вы по вероисповеданию кто?

— Таджик.

— Я поняла. А в чем нарушение ваших прав?

— В религии.

— А к какой религии вы себя относите?

— Я таджик.

Февральские

Jan. 18th, 2009 at 2:52 PM

— Есть ли жизнь на Марсе? Кто ты по гороскопу? — строгим голосом спросил меня Петрович.

Я на секунду задумалась, чем вызван этот вопрос, тем более Петровича я знаю более десяти лет. Мы оба февральские.

— В глаза смотри!

Посмотрела. Прямо в глаза.

— Рыба. А что?

— Вот. А теперь опусти и смотри вниз. Ужас, а не знак.

На всякий случай я не стала уточнять, чем вызван вопрос. И согласилась, что ужас.

Отец[29]

Jan. 20th, 2009 at 7:10 PM

Меня назвали Елизаветой в честь папиной матери. Она умерла совсем молодой во время войны, оставив после себя пятерых сыновей. Младшему, моему отцу, было пять лет. Старшему — пятнадцать.

Внешне я похожа на маму и переняла от отца только цвет глаз и некоторые черты его характера.

Я была его единственной дочерью, и баловал он меня в детстве сильно. У него сохранились все мои детские рисунки, все открытки, которые я ему дарила на праздники. Помню, что почти всегда носил меня на руках, если мы шли в гору или когда я капризничала.

К моим братьям он был более строг, но любил их не меньше.

У меня остались до сих пор воспоминания об огромной немецкой кукле Насте, подаренной на шестой день рождения, и кукольном домике с деревянной мебелью, который в то время я даже не знаю, где родители нашли. О журнале, который можно было выписать в то время из ГДР, — Bummi. Он хорошо знал немецкий язык и учил меня читать по этому журналу с желтым медвежонком на обложке.

Но самый прекрасный подарок он сделал мне сам — моя первая «врачебная» печать. Он сделал ее из сырой картошки, вырезав ножиком «Доктор Лиза». И я ставила штампы на кукольные рецепты фиолетовыми чернилами. В тот день мама была на дежурстве, а я лечила своих кукол. Мне было пять лет.

Многое вспоминается из детства — мои банты, которые он не умел завязывать, то, как он был недоволен, когда я, уже не нуждаясь в бантиках, остригла косы, а ему казалось, что я все еще маленькая. Я и была для него маленькой и слабой всю жизнь. Он не очень любил моих молодых людей, и мое замужество тоже воспринимал сначала с большим страхом.

Отводя глаза (он был предельно деликатен), отец быстро говорил: «Ты детей рожай. Оставляй, если… ну, ты понимаешь…»

Благодаря ему и маме я долго оставалась маленькой девочкой, будучи уже взрослой.

Половина этой девочки пропала в апреле с уходом мамы. Половина — вчера ночью, вместе с ним. Я не плакала, найдя его вчера холодным. Я была удивлена. Отчего-то мне казалось, что он будет жить всегда. Я же его маленькая девочка. Он не может оставить меня.

Папа закончил Киевское высшее ракетно-зенитное училище, затем МВТУ им. Баумана. Защитил диссертацию. Во время перестройки организацию, в которой он работал, закрыли за ненадобностью. Перебрался на дачу, где выстроил небольшой дом. Вскоре я родила своего первого сына, и отец стал счастливым дедушкой, отпраздновав последний день апреля покупкой в Доме игрушек всех существующих погремушек, дудочек и барабана. Потом я родила второго. Папа долго жил со мной в Вермонте и говорил о том, что русский офицер в Штатах — нелепость всей его жизни. Но внуки не отпускали. Благодаря ему мои дети говорят на русском языке.