Я возьму тебя с собой - [11]

- Пашка самолёт закончил, а у меня рыбка сдохла, это он её отравил за то, что я ему носки узлом связал, ну теперь он наплачется, Ил, научи меня ножики кидать, а папа вчера колесо проколол, я домкрат крутил, - Никитос, как обычно неподражаем.

- У-у, да помолчи ты, болячка! - орёт на него Пашка, а мне делается легко и весело.

В комнату заглядывает тётя Таня.

- Ребята, нельзя потише? Привет, Илья, мне твоя мама звонила, ты почему сотовый с собой никогда не берёшь? Так, мальчики, через полчаса кушать будем.

- Во, Илюха, раз тебе мобильник не нужен, - отдай его мне! - эта перспектива так захватывает Никиту, что он даже перестаёт скакать.

- Морда треснет, - утомлённо шипит Пашка.

Никитос, было, взвивается в праведном гневе, но я, поймав его, зажимаю ему рот ладонью.

- Здрасьте, тёть Тань, а ну цыц! - это я уже Занозе. - Будешь орать, - домой уйду.

Угроза не оказывает ни малейшего действия. Мелкая гадость, ловко вывернувшись, локтём попадает мне точно в солнечное сплетение. Я, выпучив глаза, согнувшись пополам, хватаю ртом воздух, тётя Таня причитает, Пашка за загривок трясёт Занозу, - в дверях, наконец-то появляется дядя Саша. Всё сразу приходит в норму, Никита получает подзатыльник и приказ отправляться на кухню, помогать матери с обедом, Пашка ограничивается грозным взглядом в свою сторону, меня дядя Саша хлопает по плечу и жмёт руку. Наступает временное затишье. Мы с Пашкой остаёмся вдвоём.

- Ты как?

- Ну, ёлки… Знаешь, Пашка, я подумаю о твоём предложении, - насчёт кладовки! Очень даже серьёзно подумаю!

Пашка смеётся.

- Где там твой Focke-Wulf? Давай показывай, пока меня здесь не убили.

Пашка достаёт с одной из застеклённых полок, где размещается его эскадрилья, своё последнее творение.

- Вот, - с гордостью говорит он. - Два месяца работы! Погоди, я его на стол поставлю, будет видно лучше.

Мы, опёршись локтями о столешницу, склоняемся над серо-голубым, с тёмными разводами на горбатой спинке, самолётиком. Я рассматриваю его, затаив дыхание, - пусть это только модель, но  выглядит он, всё же, бесподобно. Мощно и изящно, грозно и элегантно одновременно.

- Ну, как? - волнуется сероглазый, моё мнение он очень ценит.

- Супер! Такого ты ещё не делал, - говорю я с неподдельным восхищением.

За плечом у меня взволнованно сопит бесшумно появившийся Никита. Он, было, тянется к самолёту, но наученный горьким опытом, тут же отдёргивает руку. Пашкины модели, - это свято! Смотреть их ещё можно, но трогать, - ни-ни! Тут кончаются всякие шутки и братская, почти безграничная, терпимость. Случались уже прецеденты. Пашка через мою спину грозит брату кулаком, тот лишь дёргает плечом, - знаю, мол, отстань!

- Да, правда здорово! Гораздо лучше, чем не окрашенный. Слушай, Паш, а значков на нём столько разных, это так надо?

- Ну а как же! - объясняет Пашка. - Илья, это же персоналка. Это Fw 190A-4 в цветах и знаках гауптмана Фрица Лозигкайта, 68 побед к этому моменту, весна 1943-го. Аэродром Арнем-Дилин в Голландии. Вот если бы он базировался в Германии, и годиком попозже, то был бы ещё интересней, на хвосте были бы цветные полосы “Защиты Рейха”, а так тут только кресты Люфтваффе и свастика на киле. Эта двойная стрелка вместо номера, - шеврон командира эскадры.

- А эти гербы и флаги?

- А флаги, - это с кем он воевал, Фриц этот! - не выдержав, встревает Никитос.

- У-у! Чтоб тебя, Никита, - Заноза прячется мне под мышку. - Ну да, это с кем он дрался… А гербы, - на капоте герб эскадры, чёртик на облаке. А вот под фонарём что за крестик, - я так и не выяснил. Какая-то его личная фишка, по ходу… Последний раз, кстати, этот Лозигкайт у нас на Курской дуге отметился, в июле 43-го. Правда, на другой машине, тоже 190-ый, только пятой модификации.

- Ну, Павлуха! Здорово! Хоть сейчас на выставку! Понял, Никитос, какой у тебя брат?

Пашка сияет как новенькая монета, Никита жутко завидует.

- А я ему помогал! - заявляет он. - Вот только скажи, что нет только!

- Да уж, куда бы я без тебя, - вздыхает Пашка.

Дядя Саша, заглянув к нам, зовёт всех мыть руки и обедать. Никита мгновенно испаряется, желая быть, как всегда первым за столом. Впрочем, хотел бы я посмотреть на того, кто рискнул бы здоровьем занять его место в углу. Мы рассаживаемся у тёти Тани на кухне. Заноза, помахивая вилкой в опасной близости у своего носа, хищно смотрит на блюдо с варениками присыпанными сахаром и сочащимися вишневым рубиновым соком.

- Сначала окрошку и котлеты, - говорит дядя Саша, забирая у него вилку.

- Не хочу окрошку, пусть вон Пашка с Илюхой её лопают пусть!

- Тогда вообще ничего не получишь, - меланхолично отзывается дядя Саша.

Компромисс всё же найден, Никита, щедро засыпав стол вокруг своей тарелки перцем и солью, начинает стремительно расправляется с котлетой, торопясь к вареникам. Пашка удручённо за ним наблюдает.

- А я вчера двенадцать раз подтянулся, - сообщает мне Никита с набитым ртом. - Вот Пашка вот подтвердит, он считал, скажи, Паш, скажи!

- Илюша, тебе сметаны в окрошку положить? - спрашивает тётя Таня

­- Да, спасибо, и квасу побольше, если можно.

Я смотрю, как из запотевшего, сразу из холодильника, большого стеклянного кувшина в мою тарелку кручённой янтарной струёй льётся квас домашнего приготовления. Дядя Саша потрясающе его делает, - со смородиновым листом и ещё какими-то прибамбасами, составляющими его гордость и тайну. А окрошка, - это просто поэма!