Я вижу тебя - [74]

В конце концов, Олдридж осознает, что этого никогда не случится, потому что там нечего завоевывать. Со временем он перестанет подчиняться приказам Уэсли, но мужчине не нравится, когда ему отказывают. Он продолжит касаться Олдриджа, даже после бесчисленных просьб прекратить это делать. А Олдридж так никогда никому об этом и не расскажет, потому что в этой ситуации его нежелание могло оказаться под сомнением. Олдридж сам виноват и сам позволял Уэсли так с собой обращаться. Сейчас Олдриджу остается только максимально избегать контактов с Уэсли.

***

Четверг, 14 января.

Кухня Олдриджа.

Эванстон, штат Иллинойс.

Мигель, каким-то волшебным образом, заставил Луну и Дева испариться. А затем разогрел суп, и они съели его в приятной тишине. Постепенно Олдридж рассказал Мигелю все об Уэсли и даже Тиме.

— Вскоре после того, как я осознал, что в действительности не встречался с Уэсли, я нанял Тима для ремонта этого дома. Он был... не похож на Уэсли. Ничего не требовал… по крайней мере, поначалу. Очень профессионален, что было только плюсом. Мы потихоньку стали узнавать друг друга, и я... оттаивал. Я прекратил делать то, что говорил мне Уэсли...

— Стой, не понял, — проговорил Мигель. — Что значит, ты прекратил выполнять приказы этого гаденыша? Новость о Кевине тебя не остановила?

— Я... — Олдридж чувствовал себя паршиво. У него не было никаких оправданий своим действиям. — Я делал то, чем совсем не горжусь. Просто, мне нравилось, когда он обращал на меня внимание. Тогда, то есть. Но не сейчас. Вот и все. Тогда, в общем-то, его внимание можно сравнить с наркотиком. И еще мне было страшно.

— Почему? — спросил Мигель. Он выражал поддержку и сочувствие, но Олдриджу было необходимо донести смысл своих слов.

— Не только из-за увольнения, поскольку Уэсли состоял в должностном комитете, но и из-за того, что тот мог рассказать и кому мог рассказать. Я мог потерять больше должности. Еще и репутацию. Я бы больше не смог пойти в любой университет и устроиться на работу, но еще я всегда мечтал преподавать в этом университете. И я был так одинок. Тогда, мне кажется, я не осознавал до конца, насколько все было неправильным. Или просто игнорировал то, что на это указывало. Я думал, что... мы были... не знаю... разные, наверное. Никакие правила не действовали. У меня, и правда, нет хорошего оправдания. Мы никогда не целовались и не занимались сексом, и Уэсли говорил, что это не считается изменой. То, чем мы занимались, не назовешь настоящим сексом. Но потом я познакомился с Тимом, и он мне сильно понравился, так что я прекратил... все с Уэсли.

— Тем лучше для тебя, — сказал Мигель.

Олдридж пожал плечами.

— Все было неправильно. Даже тогда, глубоко в душе, я понимал это, но игнорировал любой знак, об этом предупреждавший. Несколько лет спустя, я узнал, что Тим и тот парень, с которым он познакомился в интернете... э-э... дурачились за моей спиной, и это было очень больно. То, что к тому моменту между нами с Тимом было все кончено, не имело значения. Я чувствовал себя преданным. И еще настоящим лицемером, потому что сам так же поступил с Кевином. Даже если он так об этом и не узнал, я все же позволял Уэсли. Очень тяжело жить с осознанием того, что твои поступки могли уничтожить или опустошить другого человека и понимать, что ты принял неправильное решение.

— Papi, ты не можешь мучить себя всю жизнь. Это был плохой поступок, да, но столько лет прошло, и ты не один здесь виноват.

— Да, я знаю. Но еще я должен был понимать, что все сегодняшние слова Луны, тогда были правдой. Это никогда не носило личный характер. Только не для Уэсли. Неспособность понять это самостоятельно — моя большая ошибка.

— Может, просто наивность? — Мигель слабо приподнял уголок рта в улыбке, отчего сердце Олдриджа сжалось.

— Наверное. Жаль, что тогда я был так слеп. И жаль...

— Что?

Олдриджа просто разрывало от чувства вины.

— Я должен был понять, что дело не во мне, и тогда не было бы других. Их просто не могло не быть. Столько студентов за все эти годы. И, возможно, если бы я сказал... — Олдридж закрыл глаза, чтобы не видеть обвинения и отвращения в глазах Мигеля.

— Ты и сейчас можешь это сделать. Все рассказать.

Олдридж кивнул и рискнул приоткрыть глаза.

Мигель ласково ему улыбался.

— Вот и хорошо, — он обхватил ладонь Олдриджа и слегка погладил ее пальцами. Теперь, когда я все знаю, не могу поверить, что ты встал тогда в своем кабинете передо мной на колени. Как? Почему?

— Потому что это был ты и мой выбор. Мое решение. Моя идея. Все мое, — очень важно, чтобы Мигель это понял. — Я сделал это, потому что сам этого хотел, ни по какой другой причине. Ты и Уэсли совершенно не похожи.

Мигель подался вперед и поцеловал Олдриджа в щеку.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — ответил Олдридж. — Не из-за одиночества или надежд, что ты спасешь меня и будешь оберегать. И не из-за твоих изумительных навыков в укладке плитки или замены неисправной проводки. Я люблю тебя просто так. Даже несмотря на то, что любить собственного студента, да еще и намного моложе — поистине ужасная идея.

— Милые слова, — сухо проговорил Мигель, но при этом улыбаясь. Мужчины прибрались на кухне и вымыли посуду, а затем вместе поднялись наверх. В постели Мигель позволил Олдриджу растворить весь свой страх, вину и боль в его теле, и то, что мальчик дал взамен, было сладким отпущением грехов.