Я видел, как живет Италия - [24]

Я подзываю грума — мальчика лет тринадцати-четырнадцати.

— Скажи, пожалуйста, есть у туристов какие-нибудь национальные особенности?

О, эти ребята отлично вышколены с малых лет!

— У каждой нации есть и плохие, и хорошие качества, мсье.

Он смотрит на меня немного снизу, как бы оценивая мои возможности, и с невинным видом протягивает руку.

— Главным образом хорошие, мсье.

Это обходится мне в 50 лир. Тот же вопрос я задаю и портье, который возвращается, потирая руки. Он оглядывается и под большим секретом сообщает:

— Немцы, может быть, немного… как бы это сказать… слишком привязаны к своим деньгам.

Я демонстрирую ему нашу систему: быть щедрым не спеша. Он восхищен тем более, что я даю ему 200 лир. Тогда он раскрывает мне суть своей философии. Немцы действительно скуповаты. Зато их марка ценится высоко. Так что одно уравновешивает другое. С другой стороны, туристы, приезжающие из стран со слабой валютой, страдают комплексом неполноценности из-за своей валюты, и это делает их более щедрыми. Таким образом выравнивается средний уровень.

— А американцы?

— Есть разные американцы. Настоящие — вне конкуренции. Зря только они выдают у себя там столько паспортов всяким голодающим студентам, художникам. И писателям, сударь? Я вам вот что скажу. Писатели — особая порода. Но есть разные писатели. Те, что известны, имеют деньги и, въезжая в гостиницу, никогда ничего не пишут в графах анкеты. А вот другие! Когда я вижу в графе «профессия» — писатель, я сразу думаю: вот еще один голодающий.

Я благодарю его и прекращаю расспросы.

В ресторане Лилла — она коллекционирует кулинарные рецепты — спрашивает у официанта:

— На чем специализируется ваш ресторан?

Не моргнув глазом тот отвечает:

— Spaghetti alia napolitana[54].

Перед нашими глазами проплывают рядом шесть гондол. Объединенные в профсоюз гондольеры ритмично погружают в воду весла и поют: «О sole mio»[55]. Ленты их шляп развеваются по ветру. Гондольеры с голосом имеют, должно быть, высший разряд. Надо признать, что их движения отличаются необыкновенным изяществом.

Ночь тиха и ласкова. Никакой трескотни, никаких выхлопных труб. Тщетно вапоретто, пыхтя и сопя, пытаются компенсировать отсутствие автомобилей. Вода гасит шумы.

Во время первого завтрака сюрприз: обнаруживаем итальянца. Правда, его легко принять за англичанина, но ошибки быть не может: он заказывает яйцо всмятку с лимоном. Только итальянцы все на свете едят с лимоном.

— Наконец-то, — вздыхает Лилла, — наконец-то мы увидели настоящего итальянца. Пусть все потеряно, но честь сохранена.

Удовлетворенные, мы возвращаемся на сушу, к Пафнутию, к опасностям дорог, на которых свирепствуют мотороллеры для многосемейных. Недалеко от Местры какой-то заправщик старается привлечь мое внимание оживленной жестикуляцией.

— Остановись, — предлагает Лилла. — У тебя, наверное, спустила камера.

Ничего подобного. Просто он хочет купить у меня по 120 лир туристские талоны на бензин, за которые я уплатил по 100 лир и которые он перепродаст по 140, тогда как обычно горючее стоит 150 лир.

Дело есть дело!

Эмилия и другие земли

Не так-то просто говорить прямо, что вам не понравилось что-то в стране, где люди принимали вас с распростертыми объятиями. Прописные истины вроде «Не в деньгах счастье» или «Кого люблю, того и бью» — пустые слова. Наша любовь к ближнему все равно всегда была и будет тем сильнее, чем лучше он о нас отзывается.

Друзья из правого лагеря обидятся на меня за предпочтение, которое я отдаю левым. Так называемые передовые умы не простят мне справедливую оценку успехов, достигнутых в Италии правым крылом Христианско-демократической партии. Католики обрушатся на меня с анафемой за нападки на церковь. Короче говоря, я нахожусь в положении господина, которому не нравится «Доктор Живаго» и который в то же время не хочет, чтобы его принимали за коммуниста.

Я, стало быть, уже примирился с тем, что меня обзовут бесстыжей скотиной или змеей, пригревшейся на груди ближнего. Еще бы! Ведь так трудно отделить человека от занимаемой им должности, а это необходимо для того, чтобы не быть невежливым и не позволять себе всякого рода отзывов, смахивающих на инсинуации. Путешественники, которые претендуют на итальянское (по их мнению) остроумие, имеют обыкновение утверждать, что Италия была бы сказочной страной, если бы не было итальянцев. Поэтому мы с Лиллой всегда задавали себе один и тот же вопрос:

— Чем была бы эта прекрасная Италия без итальянцев?

С самого начала нашего путешествия по этой стране в приветливости, с которой нас повсюду встречали, проскальзывала некоторая обида: вот у вас, мол, недавно вышла одна книга. Ее автор не любит итальянцев. Он озаглавил свою книгу «За Италию», но ее следовало бы назвать «Против Италии».

Один проживающий во Франции итальянец, очень любезно рекомендовавший нас своим друзьям у себя на родине, следующим образом резюмировал упреки, предъявляемые этому писателю: пока он пишет правду — все хорошо, но зачем он выдумывает?

Я запретил себе читать книгу «За Италию», пока не кончу свою собственную. Я, стало быть, не знаю, в чем ее автор, господин Ревель, прав, а в чем неправ. И мои наблюдения совершенно независимы. Мне говорили, что господин Ревель корит итальянок за их волосатые ноги.