Я вернусь! Неудачные каникулы - [47]

— На той неделе будем пускать новый блок, — сказал отец.

Новый блок — это паровой котёл и турбина в одном агрегате. Словно бы ещё одна новая электростанция присоединится к старой. Уже целый год отец говорил об этом новом блоке. И вот — скоро будут пускать.

— Не знаю, как пойдёт. Опять придётся сутками работать.

— А тебе того и надо, — перебила мать. — Кто тебя на него гнал-то, на новый блок? Сам небось напросился, насильно никто не переведёт.

— Я не говорю, что насильно… Нужны опытные слесари, вот и перевели. Мне честь оказали.

— Да уж тебя только похвали, за похвалу на Луну полететь согласишься, — ядовито проговорила мать.

— На старых турбинах давление сто атмосфер, а тут сто тридцать, — продолжал отец, словно не заметив насмешки. — И пар горячее градусов на семьдесят. Тяжело придётся турбине, тяжело…

— Турбину жалеешь, себя не жалеешь, — сказала мать.

Раньше Юльке казалось, что отец во всём подчиняется матери и немного даже побаивается её. Однако в серьёзных вопросах он всегда поступал, как задумал. В споры с матерью не вступал, действовал тихо, где обходом, где шуточками, а своего добивался.

На работе отца уважали. И грамоты он получал, и премии, и бригаде его присвоили звание коммунистической. А работа у него была сложная. Юлька даже не представляла, какая сложная, пока сама не побывала на электростанции.

Нынче осенью, едва начался учебный год, повёл Алексей Иванович Юлькин класс на электростанцию. Юлька вместе со всеми ходила по просторным, чистым цехам, разглядывала огромные котлы и турбины, множество стрелок, огоньков, диаграмм на щитах управления, слушала грозный гул машин, от которого дрожал пол, а сама всё думала: где же отец? Ей хотелось увидеть отца за работой.

И Юлька наконец увидела его, когда вслед за Алексеем Ивановичем спустилась по железной лесенке в первый этаж машинного отделения. Отец стоял возле разобранной машины и, занимаясь своим делом, не сразу заметил ребят. А Юлька замерла возле колонны под какой-то горячей изогнутой трубой, похожей на огромную колбасу.

Что-то новое, незнакомое, какая-то непонятная красота почудилась тогда Юльке в родном человеке. Почему он казался красивым? Старая спецовка, тёмная рубашка, немолодое, усталое лицо… А глаза необычные — умные, сосредоточенные, строгие. Эти глаза, что ли, делали отца красивым? Нет, не только… Стоял он как хозяин, как властелин, как мудрец в этом царстве металла, и руки бережно, спокойно и умело выполняли тонкую работу.

Отец не ремонтировал машину. Он переделывал лопатки турбины, чтобы увеличить её мощность.

Когда первая машина после реконструкции успешно прошла испытания, бригада праздновала это событие.

Собирались у мастера. Отец вернулся домой подвыпивший и счастливый, пел «Соловьи, соловьи» и «Катюшу» — он не знал современных песен. Мать ворчала: «Ну, распелся спьяну-то!..» — «Я не от вина пьян, — возражал отец, — я — от радости. Эх, не понимаешь ты…» — «Где мне понять…»

Но Юльке казалось — мать всё понимает. И радость его чувствует, и гордость, и сама гордится отцом. Как-то недавно зашла соседка, и мать похвастала: «Моего-то на новый блок переводят со всей бригадой». Мать сама тоже работает на электростанции, в топливном цехе, тут полгорода работает на электростанции…

— Ты что молчишь? — вдруг спросил отец, глядя на Юльку. — Расскажи, как дела, что там нового, в школе…

— Да ничего нового, всё нормально, — сказала Юлька.

Последние слова заглушил резкий звонок. «Явилась всё-таки!» — подумала Юлька.

— Иди открой, Юля, — сказала мать.

Это точно оказалась Ирина Игнатьевна. Пока она раздевалась, Юлька стояла неподвижно, как столб. Вышел отец, принял у Ирины Игнатьевны пальто, бережно повесил на плечики.

— Проходите, пожалуйста. Пообедаете с нами?

От обеда Ирина Игнатьевна отказалась. И от чаю тоже. Мать быстренько принялась прибирать со стола. Юлька ей помогла.

— Ну, как там наша Юля? — спросил отец с такой улыбкой, точно ожидал самых неумеренных похвал и заранее смущался.

— Да в общем-то ничего, — сказала Ирина Игнатьевна сухо. — Но кое-что в её поведении меня беспокоит.

Отец перестал улыбаться, вопросительно посмотрел на Юльку.

— Это что же? — спросила мать, садясь на диван рядом с Ириной Игнатьевной.

— Двоек у Юли нет, — сказала Ирина Игнатьевна. — Просто я зашла поговорить.

— Просто учителя на квартиры не ходят, — грубовато возразила мать.

Юлька собрала груду тарелок, унесла их в кухню и не пошла обратно — принялась мыть посуду.

Вскоре, однако, её позвали. Юлька вытерла руки посудным полотенцем, пришла в комнату, встала у дверей, как утром стояла в учительской.

— Это что же ты, Юля? — сказал отец. — Почему же на контрольную опоздала?

— На контрольную! — подхватила мать. — Это ещё бы не беда. А с каким ты парнем связалась?

— Ни с каким не связывалась, — перебила Юлька.

— Не рано тебе с мальчишками по улице разгуливать?

«Не рано, — подумала Юлька. — Другие уже давно дружат. Что тут плохого?» Но вслух она ничего не сказала.

— Что это за Чёрный? — спросил отец.

— Нехороший парень, — сказала Ирина Игнатьевна, раздосадованная Юлькиным молчанием, которое она всегда считала признаком упрямства. — Его из школы исключили.