Я, верховный - [22]

Меня обвиняют в том, что я спроектировал и возвел за двадцать лет больше сооружений, чем ленивые испанцы довели до разрушения за два века. Я построил в пустынях Гран-Чако и Восточной области дома, бастионы, форты, крепости. Самые большие и мощные в Южной Америке. И прежде всего до основания перестроил тот форт, который в старину назывался Бурбонским. Я изгладил из памяти людей это название. Стер позорное пятно. Таким образом, пока португальцы укрепляли Коимбру, собираясь напасть на нас с севера, я в противовес им возвел Олимпийскую крепость. Вместо прежней ограды из пальмовых бревен я приказал окружить ее каменной стеной. Превратил в неприступную цитадель. Ее ослепительно белые башни преградили путь черным силам Империи, ее пиратам и работорговцам. Потом выросла крепость Сан-Хосе на юге.

«Крепость Сан-Хосе, бесспорно, самое выдающееся фортификационное сооружение первой половины XIX века во всей Южной Америке, поражающее своими неслыханными размерами. Построить ее было задумано после прекращения военных действий между Бразилией и Буэнос-Айресом в Банда-Ориенталь[47], когда сложились подходящие условия для вторжения в Парагвай, которое в некоторые моменты представлялось даже неминуемым. Строительство началось в самом конце 1833 года после тщательной разработки проекта и заготовки строительных материалов напротив Итапуа, за рекой, где находился сторожевой пост, или лагерь, Сан-Хосе. Двести пятьдесят человек, которые ночевали в палатках, разбитых вокруг казармы, одновременно взялись за работу. Руководили строительством попеременно субделегат Хосе Леон Рамирес, его заместитель Касимиро Рохас и начальник гарнизона Хосе Мариано Мориниго. Поскольку проект по ходу дела приобретал все больший размах, как бы много людей ни завербовывали на строительство, их оказывалось все еще недостаточно. (Число строителей выросло в итоге с двухсот пятидесяти человек до двадцати пяти тысяч.) В 1837 году темп работ ускорился, и к концу 1838 строительство было в основном закончено. Крепость, которая у парагвайцев носила первоначально скромное название лагеря Сан-Хосе, а у жителей Коррьентес и других провинций получила наименование Вала Сан-Хосе или Парагвайского Вала, была обнесена зубчатой каменной стеной почти в четыре вары высотой и в две толщиной с башнями, из чьих бойниц можно было вести огонь во всех направлениях. Эта стена, вдоль которой пролегал глубокий ров, тянулась, покуда видит глаз, прерываемая лишь воротами, выходившими на дорогу из Сан-Борхи, откуда в крепость прибывали обозы. Она начиналась от заболоченного озерца Сан-Хосе у берега Параны и, описав многокилометровую петлю, возвращалась к той же реке, подобная чудовищной змее, свернувшейся в кольцо.

Эта громада из камня и извести, напоминавшая в известной мере Великую китайскую стену, охватывала солдатские казармы, жилища офицеров и сержантов, склад оружия и военного снаряжения и прочие службы, расположенные в виде маленького селения в одну улицу, на которую с обеих сторон выходило по пятнадцать домов размером в пять с половиной вар по фасаду и более куэрды по торцу, и, наконец, находившиеся поодаль от них, ближе к стенам, два больших загона, или внутренних пастбища, отделенные от густого леса, прорезанного просекой, которая вела к реке.

Издали, перед взглядом коррьентинских дозоров, круживших по холмам и пустынным землям редукций, крепость представала во всем своем грозном величии. За ее стенами, на вершине высокой мачты из ствола урундея[48], как игла, вонзавшейся в небо, развевался трехцветный флаг — эмблема легендарной, внушающей уважение и страх Республики Пожизненного Диктатора». (X. 4. Васкес. Г лазами современников.)

Были построены здания Кабильдо и Госпитальной Казармы, перестроены столица и многие города и селения во внутренних районах страны. Все это стало возможно благодаря первой фабрике извести, которая была основана мной, а не чудом появилась в Парагвае. Таким образом, как отмечает любезный Хосе Антонио Васкес[49], в нашей стране, где в прошлом были лишь строения из необожженного кирпича и глинобитные хижины, я утвердил цивилизацию извести. К государственным имениям и фермам, прославившим наше отечество, прибавилась отечественная известь.

Все, от Дома Правительства до маленького ранчо в самом глухом уголке страны, засверкало ослепительной белизной. Мой панегирист скажет: Дом Правительства превратился во вместилище жизненных сил всего Парагвая, в его нервный центр. В символ его пробуждения и возрождения. Грязные пасквилянты со своей стороны станут бормотать, что он превратился в глухое ухо, не внемлющее стонам, которые день и ночь издают узники в лабиринте тюремных подземелий. В рупор самовластья, заглушающий ропот народа. Рог изобилия, восхваляют его одни. Дворец Террора, сделавший из страны огромную тюрьму, квакают другие, путешествующие жабы, тузы-эмигранты. Какое мне дело, что говорят эти перебежчики! Пусть поносят меня, как поносили Христа! Ни восхваление, ни клевета не могут не поскользнуться на фактах. Не могут запятнать белое. Белы одежды спасшихся. В белое облачены двадцать четыре старца, окружающие великий престол. И бел, как снег, ЕДИНСТВЕННЫЙ, сидящий на нем. Он белее всех в мрачном Апокалипсисе.