Я - ведьма! - [27]

— А сейчас на улице что?

— Лето, — ответила я машинально. — Но оно скоро окончится. А в сентябре я уеду.

— Я не о том, — отмахнулась ведьма. — Я ненавижу лето. Всегда любила зиму и мечтала, чтобы она не оканчивалась никогда.

— Хотим мы того или нет, после зимы приходит весна, — напомнила я ей.

Наш разговор становился совершенно абсурдным и бессмысленным. Пора было уходить.

— Ты так думаешь? — осклабилась Карамазова. — Тогда посмотри в окно.

Я послушно подошла к окну и отдернула бархатную штору.

За окном лежал снег!

— Не может быть! Когда он успел выпасть? — запаниковала я. — Он должен был растаять, ведь на улице лето!

— На улице — лето, — улыбнулась ведьма. — А у меня зима. Это только моя зима. И она у меня всегда. Понимаешь?

Я смотрела на нее ошалевшими, вылезшими из орбит глазами. Она усмехнулась мне:

— Подумай об этом.

«Я просто пьяна, — догадалась я, хватаясь обеими руками за эту спасительную мысль. — Я просто чертовски пьяна!»

И мир закружился у меня перед глазами.

* * *

Тюк — стукнул каблучок о ступеньку.

Прошел год.

Тюк — стукнул второй.

Одиннадцать ступенек вниз. Раньше Юлика что ни вечер можно было застать в этом подвальном казино.

Тюк.

Но за год он мог изменить свои привычки. Мог измениться до неузнаваемости. Я знала: он женился на Миле, у них родился мальчик, его назвали Андреем. И еще знала от Мики, что Юлик провернул какую-то хитрую финансовую операцию, получил выгодный заказ и сильно разбогател. «Он стал другим», — сказал мне Мика.

Тюк.

И все же мне казалось, что сегодня я непременно встречу его здесь. Эта мысль придавала мне решимости.

Тюк, тюк, тюк…

И одновременно пугала меня.

Тюк… — Нога зависла в воздухе.

А может, не стоит туда идти?

Неделю назад мы с Сергеем привезли свои картины на выставку в Москву, опьянившую нас успехом и количеством выпитого «за новые знакомства».

Тюк…

Я прилетела в Киев на день. Через три часа самолет должен был унести меня обратно, через четыре — муж будет встречать меня в аэропорту. Завтра утром мы с Сергеем летим обратно — в Америку.

Тюк…

Уже полгода я была замужем за ним, была Евгенией Кайдановской.

Тюк…

У меня были заказы, были деньги, недавно была выставка… И я была отчаянно, катастрофически несчастлива! У меня были все атрибуты счастья: карьерный взлет, любящий мужчина, уютная квартирка, но я не замечала их. Потому что весь мир смотрел на меня глазами Юлия. И на что бы я ни смотрела, я видела только его глаза!

Его лицо плыло передо мной, как полупрозрачный воздушный шар, повисший между небом и землей, зримый и в то же время неземной. Оно следовало за мной день за днем, месяц за месяцем, с неотступной навязчивостью луны в окне, которая остается нерушима, хотя ты бежишь от нее, преодолевая километр за километром.

И если бы в этот миг передо мной встали Рок, Судьба, Бог или Дьявол, я б, не задумываясь, отдала всю свою жизнь за то, чтобы сидеть напротив него за столиком кафе и повторять, словно навязчивое томительно-сладкое заклятие: «Господи, как я соскучилась по тебе! Господи, если бы ты знал, как я по тебе соскучилась!»

И не важно, кто, собственно, об этом не знал, Юлий или Господь, который теоретически все знает, но несмотря на это выдернул у меня из рук эту нить… Главное — сидеть напротив, окунаясь в его взгляд, как окунаешь пересохшие от жара губы в стакан с водой и с наслаждением слизываешь влагу языком. Сжимать его руку и повторять, повторять до тех пор, пока чары не растают и не станет легче.

Странное это чувство, знать, что человек, которого ты хочешь увидеть, как жаждущий в пустыне хочет добраться до колодца с водой, живет в Киеве, имеет совершенно конкретное имя, адрес и три мобильных телефона, по которым ты можешь позвонить в любое время суток. И в то же время понимать: он — мираж, миф, его не существует в природе. И, несмотря на то что с ним можно увидеться в любой момент, того, кого ты любишь, ты не увидишь больше никогда. Потому что он никогда уже не будет таким, каким его любишь ты. По крайней мере, с тобой, потому что ты его предала. Предала потому, что не могла не предать. Не могла купить право быть с ним ценой предательства другого. И дело было не в ней, другой… Просто если бы твоему солнечному идолу, твоему добрейшему, милосерднейшему, христианнейшему Юлию была принесена человеческая жертва, он сразу бы стал языческим богом.

«А может, и не было никогда второго Юлика? Может, все то, что я называла „Моим Юлием“, было лишь неизжитым юношеским идеализмом, отголосками романтических детских игр и в Робин Гуда, и в казаки-разбойники? Тем, что исчезает с годами столь же бесследно, как пухлый овал лица и свежесть кожи?» — думала я.

И, испугавшись, яростно спорила сама с собой: «Нет, был, был, был!»

И вспоминала его взахлеб, доводя себя до болей в голове. Вспоминала, что, будучи рядом с ним, испытывала такое захлестывающее невероятное счастье, что впору было кричать «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» и умирать с миром. И мой позвоночник тихо ныл от ностальгии по тому дню и часу. И я была готова бросить всех и вся, послать все к черту и бежать к нему. Только для того, чтобы увидеть, как он улыбается мне своей трогательной полудетской, слегка смущенной улыбкой, которая распространяет ореол тепла и света. Только для того, чтобы увидеть, как он смотрит на меня своим незамутненным взглядом. Бежать сейчас же, пока он еще такой чистый, светлый и юный, пока он еще не состарился, не заматерел, не разучился так смотреть и так улыбаться.