«Я в жизни никогда не ходил на выборы» - [2]

Все-таки пострадало у нас огромное количество людей, а перекрывали дороги — где-то 300 человек, где-то 1500, это несопоставимо. Обычно эти же бабушки, дедушки скандалили где-нибудь в собесе. Сидят в офисе около восьмидесяти человек, половина держится за сердце, скандалит одна. Поэтому этой активности не было видно, а тут все эти «одни из восьмидесяти» собрались вместе и стали буйными. А поскольку перекрытие дорог противозаконно, на них бросили не наглых чиновников собеса, а ментов. Менты не идиоты, они понимают: сейчас эту бабушку стукнешь дубинкой по голове, она умрет, поднимется страшный скандал, не начальство же посадят, показательно посадят вот этого рядового исполнителя. Все это было стихийно, перед этим казалось, что люди аполитичны и не делают никаких выводов, на самом же деле, они сделали вывод: никакие методы не действуют, кроме перекрытия дорог. Это пришло еще со времен задержек выплат пенсий и зарплат. Тогда были и пикеты, и митинги, и обращения к президенту, и обращения в суд… Срабатывало что-то только тогда, когда перекрывали магистрали. Прошло время, и оказалось, что в коллективной памяти это сохранилось. Когда началась монетизация льгот, сразу пошли перекрывать магистрали.

Почему левые в этой ситуации оказались не у дел? Практической пользы никто не добился?

Они не совсем оказались не у дел. Всё это началось достаточно стихийно, начиналось всё с пенсионеров, у которых был опыт стихийных выступлений, так называемые анпиловские бабушки были очень активны. Различные молодежные левые организации, например, комсомольцы, сплошь и рядом проявляли инициативу — подавали заявки, расклеивали листовки. На пятьдесят бабушек могло быть пять комсомольцев, и власть это использовала, представляя молодежь экстремистами и провокаторами. Другое дело, что левые не смогли этого развить. Если говорить о прагматической пользе, то это сложный вопрос — что это? Рост организации? Это — тупиковый путь, в девяностые годы это всё было. В Ясногорске трудовой коллектив захватывает предприятие, и туда бросаются эмиссары из Москвы — сталинисты, троцкисты, анархисты, все. Они говорят о поддержке, о том, что напишут в газетах — рабочие довольны: чем больше шума, тем лучше. А затем все начинают агитировать: вступайте к нам в организацию, голосуйте за нас. В том же Ясногорске происходили удивительные вещи, когда одни и те же активисты вступали последовательно в каждую следующую организацию, которая к ним приезжала. Они вступили, и ребята удовлетворились: у нас есть ячейка на этом заводе. Прагматических целей вроде добились, только ячейка эта потом куда-то исчезла. Здесь, как и с выборами — нужно искать новые формы борьбы.

Есть ли существенные различия между левым движением Украины и России?

Если говорить обо всех постсоветских странах, главная проблема в том, что эти левые — левые предыдущего исторического периода. Это не значит, что они обречены, но новому историческому периоду они не соответствуют. Они будут действовать, как привыкли, по накатанным программам, мыслить старыми схемами. Осознание изменившейся социальной действительности, аналитика — такое быстро не происходит. Теория быстро не вырабатывается. А если нет адекватной теории — не будет адекватных действий. Более того, новые организации развиваются из маленьких кружков и секточек, ведь партии, подобные КПРФ или СПУ и КПУ — они все из предыдущего исторического периода. Левое движение в наших странах находится на докружковой стадии. В кружке люди осваивают теорию; это значит, что теория уже есть. Потом уже начинается пропаганда, дочерние структуры, у нас же всё наоборот. Уже существовали как бы левые партии, как бы левая пресса, это по-своему уникальная ситуация.

А о каких факторах изменившейся реальности идет речь?

Их достаточно много. Например, не было в истории случая, когда страны, ушедшие с периферии капитализма, опять возвращались на периферию. Мы сейчас упали в «третий мир» из «второго мира», по этой классификации. Такого опыта не было, и без изучения законов, по которым это происходит, без анализа попыток сопротивления невозможно реализовать политическую практику. Можно было бы сказать, что мы просто родились в неудачное для левого движения время, но я считаю, что оно удачное. После «застоя», когда происходила медленная деградация советского режима и дискредитация самой левой идеи, Система развалилась. Сейчас у нас уже капитализм себя дискредитирует.

Возвращаясь к мышлению старыми схемами, давайте взглянем на сегодняшнюю ситуацию в левом движении. Существует традиция постоянных расколов в ХХ веке, всевозможные объединения здесь и за границей раскалываются, не успевая объединиться. Носители этой традиции, кадры со старыми схемами мышления, теперь воспитывают новые кадры. Где выход? Откуда взяться новой традиции?

А вы с ними решительнее рвите. Такие вот секточки в начале прошлого и в конце позапрошлого века существовали в социалистическом движении Запада в большом количестве. Они прошли этот период расколов, расколов после расколов, и мы о них ничего не знаем, потому что от них ничего не осталось. Как раз большевики показали пример эффективного разрыва со старой традицией, с меньшевиками, то есть с ортодоксальной марксистской традицией. Ведь с точки зрения строгой теории меньшевики были правы. Сейчас это можно совершенно спокойно констатировать. При этом большевики не боялись экспериментировать и на опыте проверять, что возможно, а что невозможно сделать. Поэтому мы видели и Октябрьскую революцию, и семидесятилетний опыт существования альтернативы капитализму. А если бы ее не было, Российская империя так и осталась бы на все эти годы периферией капитализма. Так что разрыв с ортодоксальной традицией значит очень многое. Там, где эта традиция сохранилась, например, во Франции, там мы как раз ничего и не наблюдали.