Я уже большая - [2]

Вскоре сапожник Андрей, который больше других дружил с Сергой, разузнал, что Кончакова сослали в Сибирь.

Нынешней зимой, как сказывал учитель Мирон Власыч, царя с трона скинули. Все говорили про свободу, и Овдя все время ждала, что теперь-то Серга вернется, как обещал, в Сугон. Но он пока не возвращался, и вообще в посаде мало что изменилось. Начали было мужики, решив, что наступила свобода, самовольную рубку леса, да только и на рубку пришел запрет, и лес отобрали обратно в казну.

Дойдя с тяжелой вязанкой на плече до полевых ворот, Овдя присела в тени вербы, отдохнула немного, потом не спеша двинулась узкой зеленой улочкой.

Дома Овдя разбросала на межнике траву для просушки, поела и побежала на Нагорную улицу играть с ребятами в чижа и в бабки.

На улице во всем чувствовался праздник. На крылечках, на лавочках возле домов, на бревнах у изгородей, просто на зеленой травке сидели нарядно одетые мужики и бабы с красными от выпитого пива и браги лицами. Женщины все, как одна, были в ярких кофтах и дубасах*, в новых лаптях, под которые были подвернуты портянки из тонкого выбеленного холста, перевитые плетенными из красной шерсти оборами. У многих на головах красовались вышитые бисером кокошники. Мужики в пестрядинных рубахах с гарусными поясками, в холщовых штанах. Несколько мужиков побогаче были в котах, а кое-кто даже в сапогах.

_______________

* Д у б а с - платье сарафанного покроя.

Под кедрами возле колодца кто-то играл на сигудэке - волосяной скрипке.

Проходя Подгорной улицей, Овдя удивилась, что не слышно пьяных песен, ругани и драки. Обычно в праздники подгорные мужики начинали драку с раннего утра. На другой день вчерашние враги мирились, пили из одного туеска сюромку - подновленную брагу, пили до тех пор, покуда снова не вспыхивала потасовка. Но в Подгорной так и говорили: "Что за праздник, если ты без синяков остался!"

Овдя еще не дошла до земских амбаров, где обычно играли ребята, как вдруг услыхала крики и ругань.

"Ну, начинается!" - подумала она и остановилась.

Навстречу ей двигалась большая толпа. В середине толпы ее хозяин Амон, высоко поднимая можжевеловую палку, что есть силы кого-то бил, громко и злобно крича:

- Вот тебе, ворюга! Вот! Вот! Будешь знать, как воровать! Бейте его, соседи, бейте, чтоб другим было неповадно на чужое добро зариться!

Потом Овдя разглядела, что бьют деда Микиту, однорукого калеку. Руку он потерял на японской войне.

Дед Микита был добрый старик, ребятишки любили слушать его сказки и складные прибаутки.

"Неужели он что-то украл? - подумала Овдя. - Быть того не может!"

Рядом с Овдей стояли два старика и переговаривались между собой.

- Ишь чего пузачи творят! - сказал один, седой и тощий, опиравшийся на палку.

- Да-а... - протянул другой. - Амон Микиту кругом обобрал, так он не вор, а Микита вор. Где она, правда-то?

- Они ее, правду, за пояс заткнули.

- Эх, верно говорят: плетью обуха не перешибешь...

Дед Микита пытался закрыться от ударов единственной рукой и жалобно повторял:

- Не брал я ничего! Ей богу, не брал!

- А-а, не брал? - закричал Амон. - А кто горшок сметаны у меня из погреба стащил? - Он поднял над головой, так, чтобы всем было видно, горшок.

Овдя узнала горшок: из него утром лакала сметану Сойка.

Амон с силой ударил Микиту по голове, а Гавра несколько раз хлестнул старика плеткой.

Овдя метнулась к медленно двигавшейся толпе и закричала:

- Дядя Амон, не бейте Микиту! Не бейте! Это не он! Это Сойка съела сметану!

Амон удивленно оглянулся на ее голос, зыкнул:

- Тебя тут не хватало!

Но Овдя продолжала упрямо протискиваться сквозь толпу. Вдруг ее обожгла боль в плече, это Гавра огрел ее плеткой.

Овдя схватилась за горящее плечо. Не помня себя от обиды и злости, она подняла с дороги камень и замахнулась на обидчика.

Но тут кто-то перехватил ее руку, легонько подтолкнул к изгороди:

- Отойди-ка в сторонку, простынь, не то беды не оберешься, - услышала она над собой негромкий голос, который тут же властно крикнул: - Не троньте старика!

Толпа замерла. Все уставились на высокого рослого мужчину в синей косоворотке, суконных черных брюках и яловых сапогах.

Первым опомнился Гавра.

- Да это же Серга-каторжник! - крикнул он. - Защитник нашелся! - И он с такой силой двинул Микиту кулачищем в бок, что тот кубарем покатился с крутого берега.

Серга спрыгнул следом за Микитой и, зачерпнув пригоршней воды из реки, обмыл кровь с лица старика.

- Бей его, каторжника! - завопил Амон и первым кинул вниз увесистый камень. - Бей!

Град камней полетел с крутого берега вниз.

- Скорее! На тот берег! - приказал Серга и подтолкнул Микиту в воду. - Опомнитесь, мужики! - обратился он к толпе.

В это время камень, пущенный меткой рукой, угодил Серге в голову. Он зашатался, как пьяный.

- Хватай его, вяжи руки! - кричал Амон.

Несколько мужиков, спрыгнув с обрыва, накинулись на Сергу, повалили на землю и связали ему руки гарусным кушаком.

Амон, утирая пот с лица подолом рубахи, ехидно посмеивался:

- Попался! Небось с каторги сбежал!

- От нас не сбежит! - Гавра с довольным видом теребил свою жидкую бороденку. - Сейчас сдадим старшине, он его, смутьяна, в уезд отправит. А уж там с ним, по военному времени, возжаться не будут.