Я ухожу - [8]

Шрифт
Интервал

Остается воскресенье, вечное, нескончаемое воскресенье, чье ватное безмолвие усугубляет разреженность звуков, предметов, самих мгновений: белизна искажает пространство, а холод замедляет бег времени. Есть от чего погрузиться в сладкую спячку в уютном чреве ледокола, отказавшись от любых движений; со дня перехода Полярного круга спортзал уже прочно забыт, и все мысли вертятся только вокруг часов приема пищи.

7

Острые зрачки на зеленой фосфоресцирующей, как глазок старого радиоприемника, радужной оболочке; холодная (но все лучше, чем никакая) улыбка, — такой Виктория пришла и расположилась в квартире на Амстердамской улице.

Она пришла туда почти без вещей — всего лишь маленький чемоданчик да сумка, которые она бросила в передней так, словно оставляла их на часок в камере хранения. То же самое и в ванной: зубная щетка, крошечный несессер с тремя складными маникюрными инструментиками и тремя образцами косметики, вот и все.

Большую часть дня Виктория проводила в кресле за чтением, сидя перед телевизором с выключенным звуком. Говорила она мало, а о себе и вовсе скупо, неизменно отвечая на вопросы встречными вопросами. Казалось, она всегда была начеку, даже если ей не грозила никакая внешняя опасность, хотя ее настороженный взгляд сам по себе мог вызвать у окружающих агрессивные намерения. Когда Феррер принимал гостей, Виктория всегда держалась, как приглашенная; ему чудилось что вот пробьет полночь, и она уйдет вместе с другими, но нет, она оставалась, она оставалась.

Одним из следствий присутствия Виктории в квартире Феррера стали более частые визиты Делаэ, все такого же запущенного и расхлябанного. Однажды вечером, когда он явился на Амстердамскую улицу одетым уж вовсе неприлично — в бесформенной парке, чьи обвислые полы хлопали по зеленым спортивным штанам, — Феррер счел своим долгом отреагировать, выбрав для этого момент ухода гостя. Задержав его на площадке («Не обижайтесь, Делаэ!»), он разъяснил, что торговец произведениями искусства обязан заботиться о своей внешности и одеваться пристойно. Делаэ глядел на него непонимающим взором.

«Ну поставьте себя на место коллекционера! — втолковывал ему шепотом Феррер, зажигая свет на лестнице. — Он пришел купить у вас картину, этот человек. Он колеблется. Для такого клиента приобрести картину — целое событие; вы же знаете, как он боится потратить зря свои денежки, упустить какого-нибудь нового Ван Гога, купить дрянь и выслушать, что думает по этому поводу его жена. Он так боится всего этого, что даже на картины не смотрит. Он видит только вас, торговца, в вашей одежде торговца. И, значит, по вашей одежке он будет судить о самой картине, понятно вам? Если вы одеты, как последний нищий, стало быть, и картина ваша гроша ломаного не стоит. А вот если ваш костюм безупречен, то и картина шикарна, и это хорошо для всех и, в первую очередь, для нас, ясно?»

«Да-да, — отвечал Делаэ, — кажется, я понял». — «Ну вот и чудесно, — сказал Феррер, — итак, до завтра!» — «Как ты думаешь, он и вправду понял?» — спросил он, вернувшись в квартиру, но не слишком надеясь на ответ; и в самом деле, Виктория уже отправилась спать. Погасив одну за другой все лампы, Феррер тоже вошел в темную комнату, а на следующий день, после обеда, явился в галерею в твидовом костюме каштанового цвета, полосатой сине-голубой рубашке и вязаном золотисто-коричневом галстуке. Делаэ, сидевший там с утра, был плохо выбрит и щеголял во вчерашнем своем наряде, еще более помятом, чем накануне. (Можно подумать, он в нем и спал, вы только гляньте на эту рубашку!).

«Мне кажется, дела с „Нешиликом“ продвигаются», — сообщил Делаэ. «Дела… с чем?» — удивился Феррер. «С тем самым кораблем, — ответил Делаэ, — ну помните шхуну с инуитскими раритетами? Мне удалось найти верных информаторов». — «Ах, да», — рассеянно откликнулся Феррер, прислушиваясь к дребезжанию дверного колокольчика. «Внимание, — шепнул он, — к нам гости. Сам Репара!»

Этого господина — Репара — они знают давно. Он заколачивает безумные деньги на сделках, которые ему безумно скучны, — да и с чего веселиться, имея на руках всемирную монополию «Смартекса»?! Единственные отрадные мгновения его жизни — покупка предметов искусства. Притом он любит, чтобы ему давали советы, разъясняли тенденции, представляли художников. Однажды в воскресенье Феррер повез его в мастерскую некоего художника по металлу, близ Монтрейльских ворот, и Репара, покидавший свой VII округ лишь для того, чтобы перелететь Атлантический океан в личном реактивном самолете, пришел в дикий восторг, проехавшись по XI. «Ах, какая архитектура, какое экзотическое население! Просто невероятно! С каким удовольствием я бы ездил сюда с вами каждое воскресенье! Потрясающе!» Да, этот денек для Репара прошел не зря. Однако раскачивается он всегда долгонько. Вот и теперь он нерешительно бродит перед большим, ярко-желтым и довольно дорогим акриловым шедевром Мартынова, — то подойдет, то отступит, то опять придвинется и т. д. «Смотрите, как я его сейчас обработаю, — шепнул Феррер Делаэ. — Пойду поспорю с ним, клиенты это обожают!»


Еще от автора Жан Эшноз
Один Год

«Один Год» (1997) — восьмой роман Эшеноза. Его действие закручено вокруг молодой женщины с победоносным именем Виктория. Год — это год жизненного странствия, время, за которое жизнь Виктории совершает полный цикл.


Равель

Равель был низкорослым и щуплым, как жокей — или как Фолкнер. Он весил так мало, что в 1914 году, решив пойти воевать, попытался убедить военные власти, что это идеальный вес для авиатора. Его отказались мобилизовать в этот род войск, как, впрочем, отказались вообще брать в армию, но, поскольку он стоял на своем, его на полном серьезе определили в автомобильный взвод, водителем тяжелого грузовика. И однажды по Елисейским Полям с грохотом проследовал огромный военный грузовик, в кабине которого виднелась тщедушная фигурка, утонувшая в слишком просторной голубой шинели…Жан Эшноз (р.


Полночь: XXI век

В книгу вошли произведения современных французских прозаиков, авторов издательства Les Éditions de Minuit («Полночное издательство»), впервые переведенные на русский язык: Ж. Эшноза, К. Гайи, Э. Ленуар, Э. Лоррана, М. НДьяй, И. Раве, Э. Савицкая.


Молнии

Сюжет романа представляет собой достаточно вольное изложение биографии Николы Теслы (1856–1943), уроженца Австро-Венгрии, гражданина США и великого изобретателя. О том, как и почему автор сильно беллетризовал биографию ученого, писатель рассказывает в интервью, напечатанном здесь же в переводе Юлии Романовой.


Чероки

«Чероки» это роман в ритме джаза — безудержный, завораживающий, головокружительный, пленяющий полнозвучностью каждой детали и абсолютной непредсказуемостью интриги.Жорж Шав довольствовался малым, заполняя свое существование барами, кинотеатрами, поездками в предместья, визитами к друзьям и визитами друзей, романами, импровизированными сиестами, случайными приключениями, и, не случись Вероники, эта ситуация, почти вышедшая из-под его контроля, могла бы безнадежно затянуться.


Гринвичский меридиан

Первый роман неподражаемого Жана Эшноза, блестящего стилиста, лауреата Гонкуровской премии,
одного из самых известных французских писателей
современности, впервые выходит на русском языке. Признанный экспериментатор, достойный продолжатель лучших традиций «нового романа», Эшноз
мастерски жонглирует самыми разными формами и
жанрами, пародируя расхожие штампы «литературы
массового потребления». Все эти черты, характерные для творчества мастера, отличают и «Гринвичский меридиан», виртуозно
построенный на шпионской интриге с множеством
сюжетных линий и неожиданных поворотов.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.