Я ухожу - [12]

Шрифт
Интервал

Тем не менее в настоящий момент эта северная экспедиция представлялась весьма гипотетической. Делаэ, несмотря на все свои усилия, никак не мог получить информацию о точном местонахождении пропавшего судна. В ожидании новых сведений Феррер обдумывал будущую операцию в общих чертах. Однако в эти зимние дни у него возникло немало других забот. Проект первой ретроспективы Мартынова (после того как художник отказался выставляться в Депозитной кассе), потоп в мастерской Эстерельяса, безвозвратно загубивший все его сахарные инсталляции, неудачная попытка самоубийства Гурделя и другие происшествия потребовали от Феррера непривычного взрыва активности. Сам того не заметив, он оказался вовлеченным в вихрь неотложных дел, которые никому не мог перепоручить. Это было настолько непривычно, что он даже не успел осознать, какой опасностью чреваты подобные нагрузки день за днем.

День за днем — или ночь за ночью, ибо однажды, когда Феррер спал, случилось удивительное физиологическое явление: все жизненные функции его истощенного организма как бы отключились вместе с ним. Правда, спячка эта продолжалась самое большее два-три часа, но в течение этого времени все биологические процессы — биение сердца, циркуляция воздуха в легких, может быть, даже обновление клеток — замедлили свой ход и свелись почти что к состоянию комы, мало отличимой от смерти в глазах профана. Однако сам Феррер ничего такого не заметил, не ощутил ровно никаких неудобств, разве что ему почудилось, будто он видел сон, — вполне вероятно, что так оно и было. И сон, видимо, вполне приятный — во всяком случае, Феррер проснулся в довольно веселом расположении духа.

Итак, он проснулся — позже обычного и ничего дурного не заподозрив. Ему и в голову не пришло, что он стал жертвой медицинского явления, называемого атриовентрикулярная блокада — А.В.Б. Покажись он специалистам, те сперва решили бы, что речь идет об А.В.Б. типа Мобиц-II, а затем, поразмыслив немного и посовещавшись, в конце концов склонились бы к варианту блокады второй степени типа Лючиани-Венкенбаха.

Но как бы там ни было, а Виктории, по его пробуждении, в спальне не оказалось. Похоже, она и вовсе не ночевала дома. В этом не было ничего удивительного: иногда девушка проводила ночь у какой-нибудь подружки, как правило, у некой Луизы — по крайней мере так она утверждала в своей обычной уклончиво-скрытной манере, а Феррер был не так уж сильно к ней привязан, чтобы стараться выяснить правду. Однако, встав с постели, он прежде всего решил проверить, не спит ли Виктория в другой комнате, куда часто уходила под тем предлогом, что он храпит, да он и вправду храпел, с этим не поспоришь. Словом, он заглянул в комнатку в глубине квартиры. Нет, никого. Ладно! Однако довольно скоро он констатировал отсутствие ее туалетных принадлежностей в ванной, затем одежды в платяном шкафу, а затем и ее самой во все последующие дни, из чего ему волей-неволей пришлось заключить, что она исчезла навсегда.

Феррер всюду разыскивал ее, насколько позволяло ему время. Но если у Виктории и имелись какие-нибудь родственники (или претендующие на звание таковых), у которых можно было бы навести справки, Феррера она с ними так и не познакомила. Что же касается ее привычных мест развлечений, то их было всего три — бар «Циклон», бар «Солнце» и, особенно, бар «Центральный», куда частенько наведывался и Делаэ; впрочем, теперь его трудно было там застать: он якобы с головой ушел в проект «Нешилик». Когда-то давно Феррер пару раз встретил Викторию в компании молодой женщины, ее ровесницы, пресловутой Луизы, которая, кажется, служила в Национальном обществе железных дорог (НОЖД) по временному контракту. Он зашел в упомянутые бары, он повидался с Луизой, он ровно ничего не узнал.

Итак, ему вновь пришлось жить одному. Но это нехорошо для него. Особенно утром, когда его будит эрекция, то есть, почти каждое утро, как почти каждого мужчину, прежде чем он начнет слоняться между спальней, кухней и ванной. К счастью, в результате подобных блужданий эрекция наполовину слабеет, однако угнетенный, почти обескураженный энергией этого отростка, перпендикулярного небезупречной вертикали его спинного хребта, он в конце концов садится и начинает изучать почту. Эта операция не приносит ему особой радости и, как правило, кончается очередным быстрым заполнением мусорной корзинки, зато mutatis mutandis, а то и volens nolens[2], возвращает его сексуальный аппарат к обычным размерам.

Да, это очень нехорошо для него, так дальше жить нельзя. Но что прикажете делать, когда пустота образуется столь внезапно?! Хотя присутствие Виктории было недолгим, оно все же оказалось вполне достаточным, чтобы отдалить от Феррера других женщин. Сам-то он простодушно полагал, что они терпеливо ждут, когда он освободится. А их, оказывается, как ветром сдуло; они и не подумали ждать, страдать по нему и стали жить своей жизнью. Итак, не в силах терпеть одиночество, он принимается за поиски партнерши. Но всем известно, что тот, кто ищет, не найдет; лучше сделать вид, будто тебе никто не нужен, и вести себя так, словно ничего не случилось.


Еще от автора Жан Эшноз
Один Год

«Один Год» (1997) — восьмой роман Эшеноза. Его действие закручено вокруг молодой женщины с победоносным именем Виктория. Год — это год жизненного странствия, время, за которое жизнь Виктории совершает полный цикл.


Равель

Равель был низкорослым и щуплым, как жокей — или как Фолкнер. Он весил так мало, что в 1914 году, решив пойти воевать, попытался убедить военные власти, что это идеальный вес для авиатора. Его отказались мобилизовать в этот род войск, как, впрочем, отказались вообще брать в армию, но, поскольку он стоял на своем, его на полном серьезе определили в автомобильный взвод, водителем тяжелого грузовика. И однажды по Елисейским Полям с грохотом проследовал огромный военный грузовик, в кабине которого виднелась тщедушная фигурка, утонувшая в слишком просторной голубой шинели…Жан Эшноз (р.


Полночь: XXI век

В книгу вошли произведения современных французских прозаиков, авторов издательства Les Éditions de Minuit («Полночное издательство»), впервые переведенные на русский язык: Ж. Эшноза, К. Гайи, Э. Ленуар, Э. Лоррана, М. НДьяй, И. Раве, Э. Савицкая.


Молнии

Сюжет романа представляет собой достаточно вольное изложение биографии Николы Теслы (1856–1943), уроженца Австро-Венгрии, гражданина США и великого изобретателя. О том, как и почему автор сильно беллетризовал биографию ученого, писатель рассказывает в интервью, напечатанном здесь же в переводе Юлии Романовой.


Чероки

«Чероки» это роман в ритме джаза — безудержный, завораживающий, головокружительный, пленяющий полнозвучностью каждой детали и абсолютной непредсказуемостью интриги.Жорж Шав довольствовался малым, заполняя свое существование барами, кинотеатрами, поездками в предместья, визитами к друзьям и визитами друзей, романами, импровизированными сиестами, случайными приключениями, и, не случись Вероники, эта ситуация, почти вышедшая из-под его контроля, могла бы безнадежно затянуться.


Гринвичский меридиан

Первый роман неподражаемого Жана Эшноза, блестящего стилиста, лауреата Гонкуровской премии,
одного из самых известных французских писателей
современности, впервые выходит на русском языке. Признанный экспериментатор, достойный продолжатель лучших традиций «нового романа», Эшноз
мастерски жонглирует самыми разными формами и
жанрами, пародируя расхожие штампы «литературы
массового потребления». Все эти черты, характерные для творчества мастера, отличают и «Гринвичский меридиан», виртуозно
построенный на шпионской интриге с множеством
сюжетных линий и неожиданных поворотов.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.