Я убью тебя, менеджер - [8]

– Зарубин, чего молчишь? Ва-аня!

Я поднял голову. Софья Андреевна строго смотрела на меня в ожидании ответа.

– Тебя спрашивают, что ты засылаешь в следующий номер, – громко подсказала мне Марта из своего угла.

Я благодарно улыбнулся Марте и ответил Софье:

– Думаю сделать подробный текст про «зеленых» – про эти мифические модифицированные продукты. Была затравка, про митинг, а теперь надо поподробнее тему раскрыть. У меня есть эксперты, специалисты-генетики, расскажут, как и что на самом деле.

– Что? Опять конфликт? Только этого нам и не хватало! А вы сможете внятно описать проблему? – Софья вывалила на меня кучу вопросов, но по всему было видно, что ответов она не ждет.

Но я все-таки буркнул в ответ:

– Опишу внятно. Как сумею.

– Иван, что вы так кричите? – вдруг закричала на меня Софья. – Не надо так кричать, здесь вам не кабак. Решение принято – вместо вашей полосы выйдет полоса про исторические парадоксы поэтов Серебряного века, она давно у нас лежит, с весны, по-моему. А вы пока как следует поработаете над материалом. Всем будет только лучше.

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул через нос, отсчитывая секунды. Этому приему меня обучила Марта на заре нашего знакомства, и он меня впоследствии частенько выручал. Вот и сейчас я быстро успокоился и не стал говорить Софье все те слова, которые ей следовало бы услышать. В сущности, она ведь неплохая женщина, добрая, отзывчивая и все такое. Но ее повышенная готовность к компромиссам там, где, напротив, нужна железная твердость, и, напротив, бескомпромиссность в мелких, совершенно идиотских конфликтах сводят на нет все ее профессиональные плюсы, уверенно превращая их в минусы. Софья пугалась скандальных текстов больше, чем пожара, а при слове «суд» у нее и вовсе начинались судороги.

Я демонстративно посмотрел на часы – планерка длилась уже полтора часа, и конца ей было не видно. Отдел культуры только начал анонсировать свои материалы, и Аня Шумилова, как всегда очень подробно и обстоятельно, перечисляла не только сюжеты, но и биографии каждого персонажа, а также коротенько давала им культурологическую или историческую характеристику.

Я поймал взгляд Марты, и она тут же, отвернув полу своего делового костюма, показала мне припрятанную там фляжку, похоже, что с коньяком.

Я показал ей глазами, что сейчас выйду, и она кивнула. Тогда я с крайне озабоченным видом вытащил из кармана телефон, извинительно развел руками перед Софьей и выскочил за дверь, не слушая возражений.

Через минуту ко мне присоединилась отчего-то очень довольная Марта.

– Ты чего лыбишься? – грубо спросил я ее, когда мы уселись на диванчиках перед редакторским кабинетом и уже отхлебнули по паре глотков.

– Смешно на тебя смотреть, когда ты на планерке бузишь. Как малое дитя, ей-ей, – объяснила Марта и вопросительно покачала фляжкой перед моим носом.

– Нет, спасибо, я все, – отклонил я предложение.

– А чего так?

– Ничто так быстро не выдавливает из человека раба, как коньяк. Сейчас вот надерусь, пойду с Софьей ругаться. А кому это надо?

– Ну, мне, к примеру. Я бы с удовольствием на это посмотрела.

Я показал Марте фигу и встал с дивана.

– Работать пойдешь? – спросила она сочувственно.

– Ну да. А ты, как всегда, будешь дурью маяться?

Марта пожала плечами. Она работала у нас фотокорреспондентом на полную ставку и получала свои пять сотен ежемесячно вне зависимости от того, шли в номер ее фотографии или нет. У нее не было своего кабинета, и чаще всего она ожидала заданий, сидя в приемной у Софьи, а позже стала отсиживаться у меня. Я ее не гонял, потому что она мне нравилась своим безбашенным отношением к жизни. Да и вообще Марта была симпатичной женщиной – высокая, стройная, зеленоглазая шатенка с дерзким макияжем и уверенной походкой от бедра.

Жаль только, что она исповедовала совершенно неправильную, на мой заинтересованный взгляд, сексуальную ориентацию, но с этим точно ничего уже было нельзя поделать. Я пытался подкатить к ней еще три года назад и получил столь недвусмысленный и суровый отлуп, с такими подробными иллюстрациями из розовой жизни, что смирился с этим печальным фактом навсегда.

Я успел дойти до кабинета, когда в коридоре меня нагнал Вова и, радостно оскалившись, протянул конверт:

– Исковое заявление. На твой последний материал. Доигрался! Получите! – приплясывая на месте от восторга, закричал он на всю редакцию, и я с трудом подавил желание засунуть этот конверт ему в пасть.

Вместо этого я открыл кабинет и уселся за столом, не закрывая дверь, – следом должна была войти Марта, которой хотя бы можно было пожаловаться на этих чертовых сутяг, успешно использующих наш бездарный закон о СМИ для удовлетворения своих гнусных личных надобностей.

Я открыл конверт и тупо уставился на листок печатного текста. Я прочитал его быстро, но потом долго таращился на плохо пропечатанные буквы, не в силах поверить, что такого рода сочинения могли всерьез кому-либо адресоваться.

«Копия

Оригинал представлен

в Арбитражный суд Санкт-Петербурга

Исковое заявление

Мы, граждане России и простые работяги, возмущены гнусной статеечкой Ивана Зарубина в газетке „Петербургский интеллигент“, где облыжно обзываются „зеленые“, как будто они все продажные и тупые кретины, а никаких генетических модифицированных продуктов нету, и как будто наши пельмени „Ваня“ такие же хреновые, как московские пельмешки „Валя“.