Я убью тебя, любимая - [3]

– А каким романтиком надо быть мне, чтобы выйти замуж за полковника полиции, который целыми днями возится с уголовниками? – Маша подняла глаза на мужа и добавила: – Пошли. Правда, хочется просто пройтись.

Они остановили такси и пошли по ночной улице, глядя на огни рекламы, на яркие витрины магазинов. Маша просунула руку Гурову под локоть и повисла на нем совсем как тогда, когда они еще не были мужем и женой, но уже… проводили вместе вечера. Лев вдруг хитро посмотрел на Машу и потянул ее в подземный переход.

– Неужели целоваться? – тихо засмеялась она.

Гуров прижал ее к стене прямо на ступенях и поцеловал в губы. Оторвавшись от них, посмотрел ей в глаза и прошептал:

– И не только. Я же помню, что последний раз ты ела черт знает когда.

Он потянул ее в подземный переход, откуда они вышли к вокзалу. Найдя маленькое пустое кафе на первом этаже, Гуров усадил Машу за угловой столик и принес две чашки ароматного чая с лимоном и бутерброды. Они сидели, пили чай и шептались, низко склоняясь друг к другу головами. Редкие посетители, встречающие поздние поезда, или пассажиры, ожидающие посадки, заходили, брали чай, булочки, выпивали и уходили.

– Мы с тобой как влюбленные на свидании, – засмеялась Маша, покосившись на продавщицу.

Гуров посмотрел на жену и подумал о том, что давно не видел у нее таких спокойных глаз. Глаз, в которых было вот такое спокойное счастье.

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – Маша продолжала крутить в тонких пальцах пустую чашку. – Мир становится таким простым и понятным, когда два человека могут вот так позволить себе побыть вдвоем, когда им комфортно вдвоем. Когда этот мир остается за дверью квартиры, стоит им только вернуться к себе домой.

Гуров кивал головой и соглашался. А сам думал о том, что завтра он встанет и пойдет совсем в другой мир. Далекий и от постановок выдуманного мира театра, и даже от мира их квартиры. Он пойдет в мир преступников. Мир уродов, потому что склонность к совершению преступлений, как теперь уже доказали медики, заложена в некоторых из нас на уровне хромосом. И они крадут у ближнего, тащат из кармана, квартиры, поезда. Тащат у государства порой в миллионных масштабах. Убивают, лгут, совершают подлости, потому что иначе не могут. Такова их жизнь. И такова его работа, разыскивать этих уродов и отдавать следователю, а потом судьям, чтобы им выносили приговоры и изолировали от общества хоть на какое-то время. Но они опять будут возвращаться и снова совершать гнусности и подлости. И нельзя их изолировать навсегда, потому что шанс надо давать даже им.

Надежда Рукатова вышла из душа в пушистом белом халате, который изумительно подчеркивал цвет ее загорелых крепких ножек. Женщина знала свои достоинства и знала, что нравится Максиму. Именно вот так, в халатике, с еще влажным телом, с влажными волосами, которые сворачиваются кудряшками, с ароматом геля для душа.

Мужчина, сидевший в кресле у окна, скользнул взглядом по ее телу, рывком поднялся и, проходя мимо Надежды, провел рукой по груди и животу.

– Я быстро, детка!

Она прикрыла глаза от нахлынувших ощущений из-за этого короткого, умелого прикосновения. Максим был моложе ее на шесть лет, и у Надежды всегда начинало сладко ныть внизу живота, когда она думала о том, что этот молодой крепкий мужчина выбрал именно ее, что ему нравится секс с ней, что он без ума от нее как от женщины. Порой она даже пугалась, а не обман ли это. Но потом соглашалась сама с собой, что так разыгрывать страсть и желание невозможно. Он же просто зверь в постели. О, как ей это нравилось, нравилось оказываться в его власти, в его сильных руках, нравилось отдаваться его бешеным фантазиям.

Хотелось угождать ему, исполнять его требования, желания, капризы. О, сколько всего она совершала такого, о чем раньше и подумать бы постеснялась. Но Максим раскрепостил ее, он как будто распахнул двери и выпустил на волю все ее женское естество.

Рассматривая в зеркало свое лицо, уже лишенное девичьей нежности и привлекательности, Надежда в который раз спрашивала себя, а почему Максим с ней. Разве мало вокруг женщин моложе, красивее, стройнее? При его-то данных, при его привлекательности, умении влюблять в себя он мог бы, не напрягаясь, собрать себе целый гарем. И все женщины его гарема знали бы, что каждая – не единственная, и все равно таяли бы в его объятиях, млели, ожидая своей очереди, в душе лелея сладкую и коварную мысль, что предыдущая женщина оставила в душе любовника неприятный осадок и толику разочарования. И только вот она прямо сейчас всколыхнет его душу, насытит его тело, его желания истинным огнем страсти, нежности и любви.

– Где моя девочка? – пророкотал за спиной бархатный глубокий голос, от которого у Надежды внизу живота затрепетали мягкими крылышками бабочки.

Она прикрыла глаза и безвольно опустила руки. Туман страсти накрыл ее окончательно. Весь мир перестал существовать, только его тело, только его руки и губы. Ей хотелось умереть прямо здесь и сейчас в его объятиях, под его напором, в его сильных властных руках.

Собранные в комок влажные простыни, халатик, повисший на спинке стула, тапочки, разбросанные по комнате, и тишина, в которой так гулко стучало ее сердце. Она не умерла! Он снова провел ее через все круги ада и рая, и теперь ее бог лежит рядом, поглаживая свою возлюбленную по груди, касаясь нежно губами ее плеча.