Я убийца - [39]

Впрочем, вернемся к правилам. Итак, первое. Если ты задумал что-то совершить, то делай это в одиночку, так как то, что знают двое, знает и свинья.

Второе. Никогда ничего не бери с места преступления, если, конечно, не хочешь выставить его ограблением. Но, в любом случае, от того, что возьмешь, избавляйся.

Третье. Одежда, в которой ты что-либо совершаешь, должна уничтожаться до того, как ты сядешь в ней в машину.

Четвертое. Никогда не отличайся от других. Ты должен быть частью системы.

Пятое. Никогда не гадь там, где живешь или работаешь.

И, наконец, шестое, оно же последнее и самое главное. О том, что ты можешь отомстить, никто не должен помнить.

Чтобы не попадаться, достаточно не нарушать эти правила, и тогда ты прослывешь законопослушным гражданином. Все очень просто: соблюдай их, и ты не будешь никому интересен.

Дворники не справляются с дождем. Я люблю такую погоду. Люблю шум ливня и пустые городские улицы. Время около полуночи, я наслаждаюсь ночным городом. Делаю приемник погромче. Прекрасная музыка:

Я иду дорогой Паука

В некое такое никуда.

Это удивительнейший путь.

В новое туда куда-нибудь.

Въезжаю в переулок. По тротуару чешет девчонка лет шестнадцати. Дождь поливает ее, но, похоже, ее это мало волнует. Проезжаю вперед и останавливаюсь, включаю аварийку. Кроме меня и нее, здесь больше никого нет. Жду.

— Привет. Свободно?

— Я разве похож на таксиста?

— А я разве похожа на пассажирку?

Грызу ноготь, поворачиваюсь. Вижу прилипшие ко лбу мокрые волосы, остальные висят по плечам, как сосульки. Макияж потек. Я киваю головой, и она заскакивает внутрь. Делаю музыку громче.

Запишу я все на свете,

Все твои блатные жесты,

Чтобы ты попала в сети,

Чтобы мы висели вместе.

Включаю скорость и выставляю на консоли температуру потеплее. Какое-то время едем молча, слушаем музыку.

— Классная у тебя тачка.

— Машина как машина, ничего особенного. Тебе куда?

— Да без разницы. Давай покатаемся.

— Давай.

— У тебя курят?

— Смотря кто.

— Ну, я, например?

— Попробуй.

Ее настырность и самоуверенность вызывают у меня смех. Приоткрываю окошко с ее стороны, она чиркает зажигалкой и затягивается сигаретным дымом.

— Дети зеленые родятся. Не боишься? — в машине стоит запах не только зажженной сигареты, но и алкоголя.

— Родятся, так я их постираю, — надменно бросает она.

— Был бы я твоим отцом, оторвал бы тебе губы.

— Хорошо, что ты не мой отец, — улыбаясь, отвечает она.

Я немного усмехаюсь. Руки впиваются в баранку. Безмозглая малолетка под алкоголем едет, неизвестно куда и с кем, еще и строит из себя крутую деваху, повидавшую жизнь. Что же, это становится интересно. Знала бы она, к кому залезла в машину. А зверь, тем не менее, начинает просыпаться.

— Может, домой довезти, а то мама будет волноваться. Или папа.

— Чего? Успокойся, мальчик! Давай лучше в бар заскочим.

И это она говорит мне. Мальчик! Становится совсем жарко. Бедняжка даже не догадывается, что ходит по лезвию бритвы.

— Пропустить по рюмочке? Ты на это намекаешь?

— А то!

— Ну, что ж. Неплохая идея. Погнали.

Она старательно поправляет юбку, а затем, достав зеркальце, начинает приглаживать волосы. Смешно. Ей Богу, смешно.

— Тебя как звать-то? — она кладет мне руку на колено, становится еще смешнее, но я сдерживаюсь.

— Сергей Александрович Есенин.

— А меня Тамара. Можно просто Тома.

— Я так понимаю, что тебя просто можно? — тут приходится отворачиваться, чтобы не заржать.

— А все же у тебя классная тачка.

— Ты повторяешься.

Съезжаю на проселочную дорогу. Тамара слишком увлечена, чтобы заметить это. Пьяная баба, как говорится, себе не хозяйка, а тем более малолетняя девка, в голове которой к тому же шумит дешевый алкоголь.

— Откуда же ты такая нарядная шла в такую погоду?

— Да от урода одного, моего парня. Теперь-то уже бывшего, — она улыбается до тошноты противно. — Короче, прикинь, я с ним два месяца встречалась, а он меня на мою подругу променял. Вот же скотина!

Она выкладывает мне душещипательную историю про несостоявшуюся детскую любовь. Все прямо как в «Ромео и Джульетте» Шекспира, только по-колхозному и вперемешку с дворовой матерщиной. Мне бы ее проблемы. Хотя на самом-то деле плевать. В Африке дети голодают, и до этого тоже никому нет дела.

— Глубокая причина, чтобы нажраться и сесть в машину к незнакомому мужику. Тебе так не кажется?

— Да брось, Сережа. Ты прямо как моя мама. А кстати, куда мы едем?

— В бар, как ты и просила. Тут недалеко осталось. Классное место. Тебе понравится. А почему мама-то, а не папа?

— Папа? Старый козел с нами не живет уже лет десять: нашел себе шмару помоложе! Папа. Скажешь мне тоже.

— А мать что, плохая или как? Что же он вас бросил-то? — делаю еще один крутой поворот, отчего Тамара падает ко мне на плечо и начинает смеяться.

— Поосторожней ты! Не дрова везешь. Тише. Мама у меня советской закалки. Учитель младших классов. Ни капли в рот, ни, так сказать, сантиметра.

— Так чего же в этом плохого?

— Ты дурак что ли?! Сам-то вон женатый, а по ночам ездишь. Я же тебя не спрашиваю. Кольцо мог бы снять. Ну, для приличия, — она снова захохотала.

— Это память. Тебе не понять.

— Да расслабься ты. Жена не узнает, — она снова водит рукой мне по бедру.