Я, ты, он и телефон - [7]

Когда самолет пошел на взлет, она по народному обычаю бросила вслед уходящему воду. Наверное, это было впервые в истории авиации, чтобы вслед убегающему по взлетной полосе стремительному лайнеру бросали, как тысячи лет назад, воду. Потом он поднялся в воздух. Потом пошел дождь.

Она остановилась, прислушалась к чему-то, и только много спустя я тоже услышал гул и понял, что она слышит его раньше всех других людей — у нее профессиональный абсолютный слух. Мы смотрели на передвигающиеся разноцветные точки в ночном небе, и она сказала:

— Там его могила. Вдовы ходят на кладбище, я смотрю на небо.

Затем она рассказала мне, что часто ездит на аэродром в ночные часы, просто так стоит в стороне, смотрит на улетающие и прилетающие самолеты. И еще она сказала, что у нее был выкидыш и даже ребенка не осталось ей от мужа.

Я провел рукой по ее лицу, стирая слезинки, и потом как безумный начал ее целовать.

— Нет, нет, нет, не надо, — говорила она, и я чувствовал, как все труднее и труднее ей это говорить.

Я проводил ее и тотчас же позвонил.

Голос был возбужденный и даже веселый, и мне стало обидно за всех романтиков и за всех погибших в небе, на земле, в воде.

— Ты знаешь, — сказал я ей (теперь мы и на работе были с ней на «ты»), — вчера, как только мы расстались, я позвонил тебе, и — представляешь? — твой номер был занят. Я звонил еще и еще. С кем это ты могла говорить в два часа ночи?

Я даже не ожидал такой реакции. Она побледнела и как-то вся встрепенулась, но быстро взяла себя в руки.

— Ты, видимо, не туда попал. В это время я уже спала.

Очевидно, мне никогда не узнать ее подлинного отношения к своему телефонному «я».

— Я тебя вчера видел во сне.

— Странно, как можно видеть во сне человека, которого ты ни разу в жизни не видел.

— Я видел во сне твой голос и твой приемник «Неринга».

— Ну «Неринга» — еще можно понять; а вот как выглядит мой голос во сне, это действительно интересно было бы знать. А какая я, по-твоему? Ты хоть как-то меня представляешь?

— Высокая, пышноволосая, длинноногая.

Я говорил, стараясь найти контрастные с ее настоящим обликом определения.

— Ты удивительно прозорлив, — сказала она. — Теперь я буду сниться тебе каждую ночь.

— Ты, наверное, снишься не только мне.

— Ты опять о том же?

— Нет, знаешь, говорят, царица Мехин Бану каждую ночь снилась ста мужчинам. А каков твой тираж?

— Я существую в единственном экземпляре и только в твоем сне, ты мой добрый гений.

— Спасибо.

— Слушай, добрый мой гений, я хочу посоветоваться с тобой по одному вопросу. Только, умоляю, не выходи из себя, не рви и не мечи и не вешай трубку, пока я не договорю.

Я ждал этого разговора три дня тому назад и три дня терялся в догадках: почему она не заводит об этом речи?

— Итак, слушай. Только спокойно. Ты запасся валидолом?

— Ну, не тяни душу.

— Хорошо. Три дня назад Сеймур предложил мне выйти за него замуж. Ну что с тобой, ты не упал в обморок?

— Нет, — сказал я. — И что же ты ему ответила?

— Пока ничего. Вот хочу с тобой посоветоваться. Ты же мой самый-самый лучший друг. Самый дорогой человек.

Удивительная вещь — женская психология. Стоит ей, женщине, увлечься другим, как вы сразу становитесь для нее «самым-самым лучшим и дорогим».

— Не надо, — сказал я. И самое ошеломляющее было то, что я говорил это искренне. — Не выходи ни за кого замуж. Или выходи за меня. Я люблю тебя. Ах, если б можно было бы зарегистрироваться по телефону!

Она смеялась долго и чуть истерично.

— Ну, хорошо, будь умным мальчиком. Ты же еще совсем маленький.

— Откуда ты знаешь? Ты же меня не видела.

— Я чувствую по всему: по твоему голосу, по твоему характеру, по твоему отношению ко мне. Умоляю тебя: оставайся таким и не спеши взрослеть.

— Может быть, я старше твоего Сеймура.

— Нет, нет, мой дорогой. Уж в этом ты поверь женской интуиции…

Это смахивало на фарс, но мне было в самом деле очень больно.

— Не надо, Медина. Что буду делать я? Ведь он мне не позволит звонить к тебе в два часа ночи.

— А мы что-нибудь придумаем. Ведь изменять мужу по телефону — это еще не грех. К этому времени у тебя дома будет телефон и я сама буду звонить тебе.

Как мне было объяснить ей, что такого не может быть.

— Пойми меня, — сказала она серьезно и грустно. — Вот вы, мужчины, часто говорите о своем одиночестве, это так смешно, вам никогда не понять, что такое подлинное одиночество, как может быть одинока женщина. Просыпаться ночью и чувствовать, как стены идут на тебя и… В общем, не будем говорить о грустных вещах. Итак, если ты скажешь нет, я откажусь…

Что я мог ей сказать? Она замолчала, потом я услышал гул самолета и понял, что это и есть ответ. Никогда ни одному из нас: ни мне, Рустаму, ни мне, Сеймуру, — не быть соперниками ее мертвого мужа.

Вечером после работы она впервые пригласила меня к себе. Я знал подъезд и этаж, но ошибся дверью квартиры. Долго звонил в темноте, и никто мне не открывал, потом чиркнул спичкой и увидел записку: «Ключи у соседей». Я вдруг заметил, что слова написаны на нотной бумаге, и сразу понял, куда я стучусь. В памяти всплыли гаммы. Я повернулся и постучал в противоположную дверь.

Приемник «Неринга», мягкое кресло, торшер — все оказалось точно таким, как я представлял себе.