«Дурачок», – насмешливо произнес голос в его голове, когда Айво подумал, как наивен он был тогда. Бруно просто говорил то, что ему хотелось услышать. На самом деле он и не думал за ним возвращаться. Он бросил его.
Все люди в жизни Айво вели себя так: сначала его отец, потом Бруно. Человек, который хотел бы постоянно подвергать себя такому разочарованию и боли, должен быть дураком, а Айво им не являлся.
Айво не хотел ставить себя в положение, когда кто‑то мог обладать властью причинить ему боль. Он не искал любви; любовь будила чувства, лишая мужчину целостности.
До этого момента избежать заражения любовью было не трудно. Намного легче, чем уклониться от сексуальных контактов. Таким образом, жизнь свободна от любви, но не от верности.
Его дед никогда не требовал любви, но требовал преданности, и Айво считал это справедливым. Сальваторе был единственным человеком, кто пришел за ним туда, единственным, кто никогда не притворялся тем, кем он не был.
Старик был дьяволом, но не прятался за маской святого. Бруно был его любимым внуком. Его наследником.
Айво, который боготворил брата, это устраивало.
Однако все почему‑то считали, что когда‑нибудь он взбунтуется, и, пока он рос, на его случайные неудачи, хотя они и не оставались безнаказанными, смотрели как на нечто почти ожидаемое. Говорили, что он похож на отца и, вероятно, унаследовал и его слабости.
До Айво доходили эти слухи, и он решил, что докажет: все ошибаются. Да, его отец был слабаком, потому что только слабак может лишить себя жизни из‑за женщины и оставить двоих детей сиротами.
Возможно, его мать была особенной – так говорил Бруно, – но Айво ее совсем не помнил. А отца он просто не позволял себе помнить, он презирал его.
Для Бруно все было иначе – он чувствовал себя избранным. Нет, это не просто – для наследника Сальваторе планка была поставлена высоко и неудачи не допускались. Он должен оправдывать все ожидания, и, возможно, именно поэтому, когда он бросил Сальваторе вызов, последствия оказались такими ужасными.
Сальваторе сам выбрал невесту для своего наследника. Союз казался выгодным. Невеста была единственным ребенком и наследницей огромного состояния. К тому же с достойной родословной, что для Сальваторе было не менее важно. Он любил говорить о родственных связях, подчеркивая, что Греко, чью родословную можно было проследить на несколько веков, уже давно входили в элиту Европы.
Айво исполнилось пятнадцать лет, когда его брат ушел, чтобы жить с женщиной, которую любил. И тогда он понял, что все слухи были неверны. Это не Айво, а Бруно унаследовал слабости их отца. Это он не мог жить без страсти и одержимости женщиной.
Но зато мог жить без чести и без своего младшего брата.
Бруно предал его, но тем не менее продолжал существовать в каком‑то холодном и мрачном месте на Шотландских островах.
Но теперь он был мертв. Это казалось невероятным.
– Тебя никто не информировал? – Айво прижал палец к морщине между бровями, пытаясь усвоить то, что сейчас услышал.
– Разумеется, меня информировали. Мне сообщил эту ужасную новость адвокат твоего брата. И да… сестра той женщины прислала письмо… написанное от руки… очень неразборчиво, – добавил он, презрительно хмыкнув.
Айво покачал головой, ощущая смесь всепоглощающего гнева и чувства вины одновременно.
– Так ты знал? – На его шее задергался какой‑то мускул. – И до сих пор не счел нужным сказать мне?
– Какой был в этом смысл, Бруно?
Казалось, Сальваторе не заметил, как он его назвал, тяжелые веки опустились на горящие темным огнем глаза.
– А тебе не приходило в голову, что я мог захотеть поехать на похороны?
Поехал бы он?.. Но теперь он этого никогда не узнает, подумал он с горькой иронией.
– Нет, не приходило. Все было кончено много лет назад, когда он перестал быть твоим братом… – Губы старика скривились. – Ты ведь не лицемер, правда?
Айво медленно поднял голову, его темные глаза остановились на лице Сальваторе: сейчас оно казалось мертвенно‑бледным; только подергивающийся на подбородке нерв придавал ему жизни.
Он покачал головой, словно желая проснуться.
– Бруно связался со мной полтора года назад. Он хотел встретиться. – Тупо уставившись куда‑то вдаль, Айво не заметил, как по лицу деда пробежала тень.
– И вы встретились?
Айво повернулся. Если бы любовь, которую он чувствовал к брату, действительно умерла, неужели сейчас он мог бы испытывать такую боль?
Отогнав от себя эту мысль, он глубоко вздохнул и расправил плечи. Мужчина должен отвечать за свои поступки.
– Нет.
Чего, вероятно, он никогда не сможет себе простить. Его брат протянул ему руку, а он отверг его… и почему? Потому что по‑прежнему носил с собой детский гнев и обиду? Потому что хотел наказать Бруно?
Презрение к себе тошнотворно подрагивало в животе, усиливая чувство вины. Дело в том, что он закрыл глаза на дезертирство, но не смог простить лжи, которая поддерживала в нем надежду.
– Я думал, он сдался… – задумчиво проговорил Сальваторе, потирая серую щетину на подбородке.
– Сдался?..
– Бруно держался в стороне после того, как я добился судебного запрета на встречи, но письма продолжали поступать… какое‑то время. – Сальваторе нахмурился. – Когда же это было?.. Ладно, не имеет значения… но все прекратилось после того, как мои адвокаты предупредили его, что, если он снова попытается вступить с тобой в контакт, я лишу наследства вас обоих и это будет его вина.
