Я – Сыр - [3]
Позже он уже не спал в обнимку с поросенком Покки – со своим любимцем, упрятанным в коробку. Но что-то хранило тревогу и иногда не давало ему спать. Из полумрака этого дома он различал голоса отца и матери. Они давно уже звучали в ночи не мягко, не шурша, а довольно громко. И даже не столько громко, сколько грубо. Они говорили шепотом, их голоса скреблись в ночи и во мраке. И он слышал, мать говорила: «Чш… Мы можем разбудить его…»
Он затихал, как неподвижный Покки.
Кровать скрипела в другой комнате, и он слышал, как отец босяком приближался к его двери. Его фигура перекрывала отблески света. Затем шаги отца удалялись, свет снова проникал в его комнату, и ребенок чувствовал храбрость и ум, оставляя в дураках своего отца. Он хотел рассказать Покки, какой он умный, но он не осмеливался пошевелиться. Он вслушивался не только ушами, но и всем своим нутром.
Т: Что ты слышал?
А: Я не уверен, что вспомню это. Не знаю: так ли точно я слышал слова, или я так ощущаю это сейчас. Оно похоже на пустой космос – не знаю, как описать все это на куске бумаги. Я еще ничего не знал, а лишь догадывался. По крайней мере, они говорили обо мне. Более того. Они говорили о том, что делать со мной. Меня охватывала паника, и я начинал плакать. Но я не мог плакать громко, чтобы они не услышали.
(пауза 5 секунд)
Т: Почему ты паниковал?
А: Не знаю точно. Они будто хотели избавиться от меня. Я слышал, как мать говорила: «Ну что мы ему скажем?» А отец отвечал: «Это неважно, он еще мал, чтобы самому позаботиться о своем счастье». Действительно ли я его слышал, или это лишь ощущение того, что он сказал бы обо мне? И тогда они начинали о поездке втроем, а я не хотел покидать тот дом, где было приятно и тепло, и где по возможности они всегда были вместе.
Т: Ты помнишь эту поездку?
А: Снова не очень. Я помню, конечно… автобус, противные запахи выхлопов. Дорога виляла как змея. Ветер шумел за окном. Ощущения… много багажа… лица… отцовские сигареты… дымом, в действительности, не пахло, но запах его спичек, серы… странно…
(пауза 6 секунд)
Т: Что странно?
А: Я всегда знал два запаха: духи матери и табак – отец всегда пах табаком или дымом, или спичками. Но после той ночи, после поездки на автобусе я больше не связывал его с этими запахами. Он не курил. Я больше никогда не видел его с сигаретой во рту. Однако от матери все также пахло сиренью.
Т: Ты помнишь еще что-либо кроме той поездки?
А: Не особенно. По большей части, настроение, ощущение той поездки, как если бы…
Т: Как если бы что?
А: …Там было привидение, было страшно, но не как в необитаемом доме, едущем по дороге. Но это было… мы, словно были гонимы, мы как бы убегали. Оно смотрело нам в след – печально смотрело, и лиловые полумесяцы под его глазами... печально… и
автобус летел сквозь ночь…
(пауза 15 секунд)
Т: Еще что-нибудь?
А: Мы ни разу не вышли наружу. Несмотря ни на что я думал о доме. Мы были в разном доме. В разном пространстве. В разной ауре этого дома. Успокаивался ветер, становилось не так холодно, и мы были вместе – мать, отец и я, но всегда порознь.
Т: Как это проявлялось? Твоя семья двигалась с места на место. Но не так далеко. Ветер стихал, когда вы устраивались. Множество семей меняют место жительства. Человека иногда перемещают по работе. Наверное, и твой отец…
А: Может быть.
Т: Почему ты колеблешься? Ты что-то находишь непонятным?
А: Да.
Т: Что?
А: Я не знаю.
Адам не знал и не хотел проверять познания этого врача. Врач был совершенно странным, хотя выглядел симпатично и дружелюбно. Но какой-то дискомфорт его все-таки окружал. Наверное, было бы легко общаться с ним, если бы не все его сомнения, не желание достать все из сундучка, закрепленного на его плечах. Он не знал, как это сделать. Он хотел бы найти какой-нибудь ключ.
Т: И где же ключ?
А: Что вы называете «ключом»?
Т: Ты как-то справедливо заметил, использовав слово «ключ».
Оглушенный, он отступал перед тишиной. Мог ли врач прочитать его душу? Нет. А значит, он снова должен был вытворять с ним всякие трюки, что и делал. И теперь Брайнт делал так, что он верил, что думает лишь только тогда, когда сам говорит что-то важное вслух. Надо было быть осторожным, начеку. Ему бы видеть себя со стороны и слышать свой собственный голос. Паническая дрожь пробирала его до костей, и страшная беспомощность овладевала всем его телом.
А: Я, наверное, пойду.
Т: Конечно.
А: Я устал.
Т: Понимаю. Мы потратили массу времени.
А: Спасибо.
Т: Все будет хорошо.
END ТАРЕ ОZК001
«Эйсвел… Файрфельд… Карвер…» - Он выкрикивает названия, примерно, так же, как объявляют посадку на поезд, стоящий на одной из платформ Бостонского Северного вокзала.
Эта повесть является продолжением «Шоколадной войны». В ней описываются последствия драматических событий, описанных в первой книге. Шоколад распродан, и директор школы в восторге. Но среди героев – учителей и учеников школы «Тринити» многое меняет свои полюса. Главный герой после публичного избиения проходит продолжительное лечение и отправляется к родственникам в Канаду на поправку, исчезая со сцены «военных» действий. Но его действия и отношение к той шоколадной распродаже сеют раздор в атмосфере этой как бы образцовой католической школы, выводя на чистую воду остальных героев этих двух повестей.
Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.