Я – Сыр - [28]

   Между тем, отец и мать Адама познакомились и поженились. Ее звали Луиза Нолен, голубоглазая и темноволосая, скромная и красивая – дочь трагически ушедших родителей. Ее мать умерла при родах своего второго ребенка, а отец, художник из благородного сословья, известного в окрестностях Блаунта, утопал в пиве, в виски, в роме или в другом подобном бальзаме, помещающимся в бутылку. Одной январской ночью он окоченел, упав в оцепенении в снежный сугроб посреди аллеи. Усердно работающий молодой репортер спас Луизу Нолен от ее горя, и они, наконец, поженились в церкви Святого Джозефа. Мать Адама была католичкой всю свою жизнь – искренняя вера в бога всегда сопровождала ее через все тяготы жизни, особенно после смерти отца. Свадьба была знатной и простой. Родители обоих умерли, и у них оставались только дальние родственники, разбросанные в этой части штата. После медового месяца на Ниагарском водопаде они осели в пятикомнатном домике в Блаунте в тени тех самых холмов, что когда-то обрабатывали предки Адама. Быстро появился на свет Адам, сладкий и нежный ребенок (его вгоняло в краску, когда родители описывали его так), и жизнь была прекрасной…

Т:            Да, да. Вижу, вижу…

А:            У вас звучит какая-то неприязнь. Жаль. Я вдаюсь в слишком мелкие детали? Я думал, что вы хотели открыть во мне все.

Т:            Да, конечно. Я извиняюсь за то, что так выгляжу. Мы так много прошли вместе.

                            (пауза 5 секунд)

А:            Что же действительно вы хотите знать обо мне? Какие вопросы у вас ко мне обо всем этом?

Т:            Должны ли мы снова обсуждать причины? Мы согласились с тем, что наши совместные беседы являются путешествием, открывающим в тебе все, что было с тобой в последнее время.

А:            Но мне что-то не ясно, что важнее – то, что я нахожу вокруг себя, или, что находите вы.

Т:            Ты должен избегать лишних сомнений – они лишь задерживают процесс открытия и мешают тебе оставить эти страшные пустоты.

                        (пауза 6 секунд)

А:            Верно. Мне жаль. Ведите меня, как вы говорили.

Т:             Тогда надо нам придти к этому. Надо исследовать все, что произошло, из-за чего ваша семья была вынуждена оставить ту идиллию, что окружала вас в Блаунте, ночью на автобусе…

   Он мог вспомнить отцовский рабочий стол в подвале в тот день, шарик для пинг-понга, похожий на маленькую, висящую в космосе, планету, голос отца, пленяющий его и увлекающий… и еще какая-то малая его часть была изолирована от мира и одинока – та самая, что не была Адамом Фермером, а неким его продолжением – Полом Делмонтом: «Я – Пол Делмонт», - голос шептал откуда-то со стороны, извне: «Пауло Дель-мон-те-е». Так кто же он – Адам Фермер? Откуда он? И, в конце концов, отец рассказал ему, что Адам Фермер пришел из очень далеких времен, когда еще существовал репортер Энтони Делмонт, но в какой-то день он стал Дэвидом Фермером – бесповоротно, утвердившись в документах, зарегистрировавшись в Доме Штата Албани. Новая информация перевернула всю их жизнь бесповоротно…

Т:              Какого рода информация?

А:             Он не говорил об этом. Но я знаю, что много разной информации о вовлеченных в коррупцию властях.

Т:              О властях уровня штата или федерации?

А:              И тех, и других. Но были вовлечены не только власти. Это были сложные связи.

Т:               И что же это были за связи?

А:               Между уголовными синдикатами, говорил он, и государством, от местных органов управления и до Белого Дома.

Т:               Что было особенного в этих связях?

А:              О, теперь вы снова похожи на следователя – вы словно ищете особую информацию, ту, которая не имеет ко мне никакого отношения, как к личности.

Т:               Все имеет к тебе какое-либо отношение, и как к личности тоже. В биографии каждого из нас есть какие-нибудь случайные особенности. Ты не давал взяток в генералитете – неизвестно, недоказуемо? Недостаток особенностей… а это не плод ли твоих ночных иллюзий в два часа ночи?

                           (пауза 5 секунд)

А:              Мне жаль. Между прочим, он говорил, что информация, которую он нашел, на раскрытие которой ушел год, многому его научила. Информация, подтвержденная, в Вашингтоне. Перед специальным комитетом Сената. За закрытой дверью. Без телекамер. Без репортеров. Позже, это могло стать обвинительным заключением, арестом. Но показания были даны в секрете. Иначе… иначе что? Я помню его точные слова, что иначе его жизнь была бы не дороже никелевой вилки. Я никогда не слышал раньше этого выражения, но быстро понял, что это значит.

                            (пауза 5 секунд)

   Следуем дальше. Он вернулся из Вашингтона и подтвердил, что он дал все доказательства следователю для ведения дела. Ему сказали, что он защищен, его личные данные засекречены. Он верил им, но все равно прятался почти год в гостиничном номере. Пришел домой лишь один раз, чтобы увидеть мать и меня, остерегаясь своего присутствия дома, скрываясь, в тени. Я был совсем ребенком. Мне было два или три года. Он говорил, что носил в себе вину все это время, но это был его выбор. Еще он говорил, что он был гражданином старой закваски, он верил, что все, что он делает, правильно и необходимо для страны, раскрыть и обнародовать как можно больше информации.