Я – Сыр - [14]
- Я не возвращаюсь, - говорю я.
- Нет, - отвечаю сам себе.
Мой голос мешается с ветром и дождем.
«Все хорошо, все хорошо. Я следую в Ротербург-Вермонт», - я думаю вслух, повышая свой голос над шумом дождя. Раскаты грома отвечают мне, собаки вслушиваются, а я прижимаю спину к дереву и внезапно чувствую отрешенность. Я словно стал всем, что меня окружает: деревом и ненастьем, громом и дождем. Поднимаю лицо: стена воды падает вниз. И я начинаю петь:
TAPE OZK006 1830 date deleted T-A.
Т: Так. Мы прибыли в точку, где у тебя появляются подозрения.
А: Я не помню прибытия в такую точку.
Т: Ты играешь.
А: Нет. Почему же я играю? Я на грани паники большую часть времени. Почему же я играю?
(пауза 5 секунд)
Т: Прости меня, если я выгляжу резким и критичным – это только ради тебя.
А: Я знаю.
(пауза 7 секунд)
Т: Мне надо проявить твою память. В последнюю встречу ты упоминал о телефонном звонке Эмми из редакции ее отца. Посетитель, редактор из Ревлингса. Ты что-то подозревал?
А: Для меня это было… забавно.
Т: Что значит «забавно»?
А: Эмми сказала, что Ревлингсе не было ни Фермеров, ни семьи Фермер? Как будто я пытался скрыть, инстинктивно, словно я знал, что где-то что-то не так.
Т: И что, ты думаешь, здесь было не так?
А: Я не знаю.
Т: Не думал ли ты, что отец врал тебе все время? И ваша семья приехала не из Ревлингса?
А: Нет. Я не мог так думать, даже если бы я от этого лучше себя чувствовал – воспоминание о той ночи, когда мы убирались прочь. Все перемешалось.
Т: Ты разговаривал об этом с отцом напрямую?
А: Нет. Никогда. Но чувствовал, что в этом что-то не то.
Т: Что не то?
А: О, это что-то непонятное. Может быть… как если бы заглянуть в старый фотоальбом, в старые бумаги и письма, чтобы как-то доказать себе, что мы жили в Ревлингсе, что я родился здесь. Однако что-то где-то не сходилось. Похоже, я действительно был в панике.
Т: Это тебя так беспокоило?
А: Да. Но это только, когда я мог подумать об этом. Я был занят школой, Эмми и ее «Номером».
Т: Ты не упоминал о посетителе редактора и его сомнениях о вашей жизни в Ревлингсе матери или отцу?
А: Нет.
Т: Это выглядит наиболее естественным, из того, что можно предположить.
А: Может быть. Но я этого не хочу.
(пауза 8 секунд)
Т: Но ты предпринимал что-либо, в конце концов?
А: Я?
(пауза 5 секунд)
Т: Да, ты. Иначе нам нет смысла сидеть здесь и разговаривать обо всем этом. Ты не поднимал шум после того телефонного разговора с Эмми?
А: Кажется, нет.
Т: Скажи мне, что ты после того делал?
(пауза 5 секунд)
Т: Что ты после того делал?
А: Я не могу вспомнить точно.
(пауза 15 секунд)
Он, конечно же, помнил. Все теперь было чисто, ясно, и незабываемо. Он знал, что его отец держал свои личные и официальные бумаги в выдвижном ящике стола в подвале. Страховому агенту дома требовался рабочий стол, где он мог бы заполнять никогда нескончаемые рапорта и держать эти документы и другие причиндалы, имеющие отношение к его работе. Адам знал, что этот ящик хранил в себе всякие важные документы, появляющиеся только при особых обстоятельствах. В то время он как-то нуждался в свидетельстве о рождении для вступления в организацию бойскаутов (Адам сбежал оттуда после нескольких встреч – ему было неинтересно отдавать честь, завязывать галстук и ходить в строю). Обычно его отец закрывал этот ящик стола, а ключ был только в его связке вместе с ключами от дома, гаража и машины. Он всегда бросал эту связку в конец одного из ящиков с бумагами около главной двери, когда входил в дом. Адам ждал удобного случая.
Главное, что он осознавал свое желание проверить этот ящик отцовского стола. Он хотел убедиться в том, что посетитель редактора ошибался. Эмми об этом больше никогда не упоминала. Наблюдая за отцом, за его повседневным костюмом и галстуком, Адам стыдился своих подозрений. Но факт, что подозрения имелись. И, наконец, настал день, когда эта связка ключей была на столе, а отец был снаружи, он косил лужайку перед домом. Адам знал, что он может заглянуть в этот ящик. Он взял ключи. Они обожгли холодом его руки. Он слышал жужжание газонокосилки и был готов среагировать, как только оно могло прекратиться. Мать была наверху. В эти дни она всегда была там. Она спускалась вниз готовить еду или делать какую-нибудь работу по дому, но по возможности оставалась в своей комнате. Проблема была в том, что из отцовского кабинета трудно было расслышать шаги наверху.
Держа свою душу в пустоте и пряча в карман свои намерения, Адам подошел к столу, достал маленький ключик от ящика стола, повернул его, и выдвинул ящик. В нем было больше дюжины потемневших конвертов. Адам взял несколько из них. Конверты были отмечены отцовской печатью: «Mortgage. U.S. Treasury Bonds. New England Tel. And Tel. Stocks. Birth Certificates». (Подтверждение. Законодательство США. Ново-Английский кодекс, отделение внутренних дел. Свидетельство о рождении.)
Эта повесть является продолжением «Шоколадной войны». В ней описываются последствия драматических событий, описанных в первой книге. Шоколад распродан, и директор школы в восторге. Но среди героев – учителей и учеников школы «Тринити» многое меняет свои полюса. Главный герой после публичного избиения проходит продолжительное лечение и отправляется к родственникам в Канаду на поправку, исчезая со сцены «военных» действий. Но его действия и отношение к той шоколадной распродаже сеют раздор в атмосфере этой как бы образцовой католической школы, выводя на чистую воду остальных героев этих двух повестей.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.