Я – Сыр - [12]

   О, боже! Любо-дорого было посмотреть на Эмми, что она вытворяла, когда выделывала «Номер». Процесс носил серьезность, без малейшего намека на какой-либо вред. Иногда она выносила список покупателя, а настоящий список они делали потом, дома, после школы. Она проверяла список так же часто, как ее семья закупалась, следя за марками и названиями, проговаривая все по слогам. Один раз они с Адамом взяли с собой маленького ребенка, ее соседа, чтобы привнести в «Номер» видимость закупки для семьи. Эмми говорила очень важно, чтобы все выглядело естественно, как если бы все, что было в тележках, принадлежало им, и всегда действовала с некоторой злостью и беспристрастностью, чтобы никто не смог их в чем-либо заподозрить. Иногда она специально просила продавца о помощи. «Эй, а где сардины, между прочим?» - требовала она и угрожала всем работникам магазина поркой, если ей не покажут, где лежат сардины. Это была Эмми.

   Для нее больше всего подходил вечер пятницы. Она заполняла столько тележек, сколько было возможно. «Слушай», - сказала она Адаму. – «C твоей помощью мы можем побить все рекорды». И они установили рекорд в один из пятничных вечеров во время большой годовой распродажи. Работая порознь, они наполнили двенадцать тележек: восемь Эмми, и четыре Адам. Тележки переполнялись до отказа, и Эмми завершала каждую с пачкой солений, внося этим некоторый гротеск в значимость каждой горки. Они расставляли все тележки во всех проходах магазина и получали большое удовольствие, когда продавец проходил мимо, осматривал тележки, удивлялся и шел дальше. Но Эмми на этом просто так не останавливалась. Она решила, что все тележки должны быть составлены одновременно в последний проход, где находится отдел овощей и фруктов. Впоследствии они там были выстроены, как солдаты в строю. «Don’t rush, act nonchalant», [не суетись, действуй непринужденно] - предостерегала Эмми. Она произносила: «nonchalant» по-французски, без «t» на конце.

   Дальше они сидели на решетке или стояли на стоянке для автомобилей у входа в магазин, откуда могли бы наблюдать за рядом наполненных ими тележек. Рано или поздно подошел продавец. Он с недоумением осматривал каждую, видимо, пытаясь себе объяснить ее происхождение. Одна женщина взяла пачку солений из одной из тележек и переложила в свою. После чего было интересно наблюдать за суматошными действиями продавцов. Двое из них, чему-то очень сильно удивляясь, стали разгребать то, что было в тележках. В течение минут уже пять или шесть продавцов удивленно рассматривали все эти переполненные до верху тележки, не понимая, что же это за мистика, почесывая головы, подозрительно осматриваясь вокруг. В конце концов, пришел менеджер – маленький лысый человечек. Он взорвался от злости, стал размахивать руками и прыгать вверх-вниз, как фигурка на карикатуре. Стадо продавцов принялось увозить все эти тележки прочь – к великому удовольствию Эмми. Ее смех был чудом для слуха.

   «Мы это сделали, Асс!» - ликовала она. – «Мы это сделали!»

   Этим вечером, когда он провожал ее домой, то в первый раз ее поцеловал. Это был первый поцелуй в его жизни. Он растаял от любви. Его тело пробирала дрожь от всего, что он тогда почувствовал.

Т:              Эмми Герц – это один из ключей?

А:             Я думаю, да. Но возьмем ее отдельно, отдельно от всего остального. Особенно после того, как она однажды позвонила.

Т:             Она позвонила тебе?

А:             Да, когда мы встретились в первый раз, я рассказал ей, что мы приехали в Монумент, когда мне было всего лишь четыре года. Наша семья жила до того в Новой Англии, в маленьком городке… Ревлингс, штат Пенсильвания… Это было в тот день…

   Голос Эмми вибрировал в телефонной трубке.

   - Ты занят, Асс?

   - Нет, а к чему это?

   Звонки от Эмми всегда были тревожными. Иногда это была очередная идея про «Номер». Что было похоже на пришествие Святого Инна рано утром и одновременно на привидение, парящее по коридорам и не считающееся с табличками на дверных ручках с надписью: «Не беспокоить»; или развитие того же на трех разных языках, «Пожалуйста, не входите в нашу комнату слишком рано». Иногда ей нужно было всего лишь поболтать. Она говорила с ним словно неполным текстом идущего на экране фильма, как бы смотря телевизор и периодически от него отрываясь. В другое время она могла сказать: «Я хочу послушать стихи». Ее голос дрожал, он мог читать ей то, что написал сам, но выдавал за произведения какого-нибудь неизвестного поэта: «Моя любовь к тебе, как то далекое окно…»

   Но эти звонки могли быть разными. «Смотри, Асс», - говорила она. – «Я в газете. Я «капнула» своему отцу и его гостю, редактору из Ревлингса-Пенсильвания. Он приковылял сюда. Если не ошибаюсь, ты тоже взялся оттуда?»

   В тот раз снова перед Адамом предстал ряд ярких впечатлений, когда автобус мчался в ночи – вся та же их спешка.

   Эмми продолжала: «Слушай, этот парень говорит, что жил в Ревлингсе всю свою жизнь, и не может вспомнить кого-либо из Фермеров – не фермеров на ранчо, а твой фамильный род. Он говорит, что знает всех в городе. Ты не говорил, что твой отец служил страховым агентом в Ревлингсе»