Я стану Алиеной - [35]

— Ее сожгли? — Голос Селии был лишен всяческих эмоций.

— В одном из списков сказано, что сожгли. Но в другом — а я думаю, он древнее — сказано, что жители деревни забросали ее камнями.

Он сделал паузу, ожидая вопроса. Не дождался.

— И тогда мать казненной, сказано дальше, продала душу дьяволу за возможность отомстить. Позднейший список этим замечанием и ограничивается. А в старом сказано: «Воззвала к демонам сильным, демонам древним, демонам злобным, алчба их ненасытима, жажда неутолима, уродство превосходит все, что глаза в силах вынести, душа человечья им приманка и поводырь». А дальше говорится, что силы сатанинские убили всех жителей деревни. До единого.

Селия в темноте повернулась — слышно было, как хрустнули нарубленные ветки.

— А если все до одного убиты, как же хронист узнал, что именно там произошло? Ведь «не осталось никого, кто мог бы возвестить».

— Сам удивляюсь, — сказал Оливер.

— И ты считаешь, что под демонами разумеется Темное Воинство?

— Похоже… Вряд ли хронист все измыслил — он бы не стал сочинять историю, где Церковь терпит поражение, недаром же этот фрагмент позднее был изъят… А потом, человечья душа, конечно, приманка для сатанинских сил, но с каких это пор им понадобился проводник, то бишь поводырь? Только если эти силы из другого мира. Женщина, не в силах отомстить одна всем жителям деревни, связанным кровью, совершила некий вызов… и, возможно, ей пришлось заплатить за него собственной душой. «Смерть открывает дверь, а жизнь ее закрывает…»

— Возможно, что, если бы моего ребенка убили, я сделала бы то же самое…

— То есть отдала душу за месть?

— За ребенка… Мне кажется, — она говорила медленно, с трудом подбирая слова, — ребенок для женщины и есть ее душа. Без него все остальное не имеет цены — жизнь, спасение, благосостояние… Вот за это вы нас всех и презираете — за низменность нашу.

— Селия, я…

— Речь не о нас с тобой. Кроме того, детей у меня нет, неизвестно, будут ли, и вообще, весь этот разговор представляет для меня чисто академический интерес.

— И где ты набралась подобных выражений?

— От тебя. Ты употребил его на четвертый день после нашей встречи.

— Ну и память у тебя! Немудрено, что ты столько знаешь. Впрочем, сказал же философ, что всякое знание есть воспоминание…

— Да, — сухо произнесла она. — Он это сказал. — И умолкла. Как будто Оливер, неведомо для себя, снова нарушил установившееся между ними доверие.

Поскольку она не собиралась продолжать беседу, после продолжительной паузы он сказал:

— Ладно. Давай спать.

— Я посторожу, — сказала она.

Почему, хотел было спросить он, ведь с тех пор, как они удалились от Белой дороги, этого «спать по очереди» больше не было? Или ему казалось, что не было?

— Лучше я.

Против ожидания, она согласилась:

— Хорошо. Ты первый. Потом я тебя сменю. И вытянулась на своей постели из веток. Он сидел, прислушиваясь, благо ничего не было видно в безлунной ночи. Селия, казалось, сразу уснула. Неприятная мысль: неужели за все время, что они вместе, она спит вполглаза? Или нет, с самого ее побега… сколько времени тому? Но за этот месяц он мог бы сообразить… на что годится со своей преданностью? Дурак — он дурак и есть. Немудрено, что она сразу же согласилась. Первая помощь, которую она от него увидела. Все остальное было только помехой. Не будет он ее будить. Пусть спит до утра.

Напрасно Оливер на это надеялся. Посреди ночи Селия проснулась как по команде. На его протесты зарычала:

— А ежели ты завтра в седле заснешь и свалишься? Он мне еще условия будет ставить!

Это была уже прежняя Селия. Пришлось подчиниться.

Весь день тропа шла на подъем, а к вечеру прибыли в Бастион. Это была странная деревня. Когда-то в незапамятные времена она и в самом деле представляла собой бастион — отчасти вырубленный в скале, отчасти надстроенный сверху. Пограничная крепость, расположенная здесь, была не самой мощной, но достаточной, чтобы гарнизон продержался до прихода войска. А потом граница ушла далеко на юг, гарнизон то ли перевели, то ли забыли сменить, и все понемногу пришло в упадок. Впрочем, названия «странной» деревня вряд ли заслуживала, хотя дома, точнее, халупы и были здесь построены террасами, если бы не здешний постоялый двор, который размещался в бывшей крепости, нависшей над всей деревней.

Будь Бастион расположен у проезжей дороги, заведение могло бы процветать. Но сюда добирались лишь случайные путники, и в качестве гостиницы оно пришло в такой же упадок, как и в качестве укрепления. За десятилетия небрежения большая часть каменных надстроек разрушилась. Единственный сохранившийся ярус, кое-как залатанный камнями и глиной, был приспособлен под жилые комнаты. Внизу, где крепость была врезана в гору, устроили конюшню и погреба. Оливер на глаз прикинул, что эти вырубленные в скале помещения наверняка больше, чем потребно для нужд гостиницы, и, вероятно, во времена усобиц используются местными жителями как убежища. Кто знает, не понадобится ли оно им вскоре, в зависимости от того, как пойдут действия между карательными отрядами и теми, кого они призваны карать? Расспрашивать подробнее об устройстве крепости-харчевни он не стал. Вид у владельца был не располагающий к расспросам. Это был самый угрюмый и самый тощий представитель своего сословия из тех, кого Оливеру приходилось видеть. Кормили здесь, однако, не хуже, чем в гостеприимном «Лебеде», — правда, и не лучше.