Я спасу тебя от бури - [60]

Но хотя дым наполнял мои легкие и владел моими ощущениями, он не осушал слезы.

Много слез.

Глава 30

Я отодвинулся от стола, наевшись до отвала. Даже Аль Пачино, Роберт Де Ниро или Марлон Брандо не пробовали таких хороших спагетти. Броди тоже любил их. Соус был размазан по его лицу. Я повернулся к Сэм.

– Не знаю, пробовал ли я что-то вкуснее этого. – Она улыбнулась, Хоуп тоже. – Мне нужно проверить ограду, – очевидно, я не хотел признаваться, что ограда больше не служит преградой для скота, но мне был нужен предлог. – Хочешь со мной?

Сэм просияла.

– Ну конечно!

– Ты умеешь ездить верхом?

– Не знаю, никогда не пробовала.

Я покачал головой.

– Куда катится мир? – Хоуп захихикала, и я счел это хорошим признаком.

Энди любила длинные стремена, опущенные до седьмого размера. Хотя их ноги были примерно одинаковой длины, Сэм нуждалась в ощущении большего контроля над движением. Я укоротил стремена до шестого размера. Я провел пальцами по истертой коже вокруг седьмой дырочки. Не думаю, что длина стремян хотя бы раз изменялась за десять лет, что мы пользовались этим седлом.

Я вышел из амбара, ведя ее лошадь в поводу. Броди провел здесь три года без своей мамы. До этого она, – впрочем, как и мы с ним, – пребывала не в лучшей эмоциональной форме. У нас уже давно не было ощущения здоровой семьи. Хотя он надеялся вернуть ее домой, но уже привык к ее отсутствию. Примерно так же, как я постепенно привык к отсутствию моего отца. Его проблемой, – впрочем, как и моей, – была попытка ввести в уравнение женщину, которая не являлась его матерью. Хотя ему нравилась Сэм и он в некотором смысле становился старшим братом для Хоуп, ему не нравилось видеть, как мы с Сэм вместе скачем к реке. Особенно потому, что Сэм находилась в седле на кобыле Мэй. Повернувшись, я увидел, что он стоит у двери амбара. Когда я помахал шляпой, он исчез внутри.

Сэм почувствовала, в чем дело.

– Это нормально? – спросила она.

– Да ничего страшного.

Техас лучше всего видеть, когда находишься в седле. Это еще и хорошее место для размышлений. Я открыл ворота и, против обыкновения, не стал запирать их.

– Поскольку у тебя больше нет коров, то нужно ли проверять, в каком состоянии находится ограда? – поинтересовалась Сэм.

– Нет.

– Значит, это свидание?

Я рассмеялся.

– Нет.

– Расскажи мне, что ты любишь в Техасе, – попросила она, положив обе руки на рожок седла.

– Наверное, все.

Она покачала головой.

– Нет, так не пойдет. Найди нужные слова.

Я ненадолго задумался. Наконец я выдал все, что мог, указывая на то, что можно было увидеть.

– Я люблю сто восемьдесят трех храбрецов, погибших в битве при Аламо; тот факт, что мы поднимаем флаг Техаса на такую же высоту, как и американский; то, что Бразос течет с Великих равнин и Льяно-Эстакадо и впадает в Мексиканский залив почти через восемьсот миль. Я люблю зеленые пологие холмы, где пасутся олени; проселочные дороги между фермами и рынками, где люди уступают друг другу право проезда; людей, которые прикасаются к шляпе, приветствуя женщин, и мальчишек, заправляющих рубашки в штаны. Люблю говяжью грудинку, которая отваливается от косточки; люблю скотные дворы Форт-Уорта с черными короткошерстными и санта-гертрудами; люблю закатное небо с тысячами вяхирей, улетающих в Мексику; люблю ребят в джинсовой одежде, которые ценят фермерский загар и короткую стрижку. Мне нравится, что у нас есть собственная энергосистема, что мы были первой республикой в составе США и можем снова стать независимыми; мне нравятся сапоги ручной работы, и… думаю, ты уловила, в чем суть.

– Это впечатляющая речь.

– Я – маленький кусочек большого старого пирога под названием «Техас».

– Мне нравится, как ты это сказал. А как ты стал рейнджером?

Хороший вопрос. Я сдвинул шляпу на затылок и утер лоб рукавом рубашки.

– Я даже не помню, когда не был им. Даже в раннем детстве. Я хочу сказать, в моем сердце и по образу мыслей я всегда был рейнджером. Когда я рос, все мои герои были блюстителями закона. То, что при этом они оказывались ковбоями, ничему не мешало. Джон Уэйн возглавлял список… думаю, он до сих пор там находится. В наших краях серьезно относятся к идее о добре и зле. Я помню, как вырезал свою первую рейнджерскую звезду из деревяшки. Помню, как одевался мой отец перед уходом на работу. Накрахмаленные джинсы и рубашка, сияющая пряжка ремня, блестящие сапоги, белая или серая стетсоновская шляпа. По его словам, когда одежда достаточно накрахмалена, то она должна стоять сама по себе. Довольно долго он рассказывал мне, что департамент общественной безопасности не выдает пуленепробиваемые жилеты, потому что «никакая пуля не может пробить весь этот крахмал». – Я пожал плечами. – Такое воспитание привило мне сильное чувство справедливости.

Я помедлил, опершись руками на рожок седла, и сдвинул шляпу обратно.

– Средняя школа была для меня нелегким испытанием. Поскольку женщины не оказывали почти никакого влияния на мою жизнь, я не знал, как вести себя с девочками и общаться с ними. Я пропустил выпускной вечер, потому что боялся кого-либо пригласить и совершенно точно знал, что мне не хочется танцевать. – Тут она рассмеялась. – Я избежал влюбленности в старших классах, потому что усиленно занимался спортом. Ездил на родео и четыре года выступал в стрелковой команде. Я окончил колледж за три года со степенью по криминологии, а затем поступил в академию. Семь лет я прослужил в местных правоохранительных органах, от офиса шерифа до дорожного патруля, и посадил кое-кого за сбыт наркотиков. Потом, в тот день, который я считаю вторым по важности в своей жизни, я получил предложение стать техасским рейнджером и вступить в роту С, где тогда служило сто четыре рейнджера. Моя территория занимала довольно большой кусок Западного Техаса.