Я смотрю хоккей - [45]

К нашим нитяным мячам и самодельным клюшкам судьба чаще всего была менее милостива, когда они попадали в руки соседей. Но мы не унывали: делали новые и продолжали резаться в хоккей под окнами соседей, заставляя их дрожать за свои стекла тем больше, чем более сильный мороз стоял на дворе. Их опасения были отнюдь не беспочвенны. Изредка твердый, как камень, мяч угождал в цель. А однажды роковой удар нанес я, причем по собственному окну…

Надо сказать, что хоккей и коньки были в ту пору для нас совершенно разными, независимыми друг от друга увлечениями. В Сокольники мы ходили без клюшек, во двор — без коньков. Никаких даже минимальных навыков игры оба эти занятия дать не могли. А первые настоящие коньки с ботинками отец купил нам, когда мы были уже взрослыми 13-летними парнями.

Фактически только теперь и началось наше относительно близкое знакомство с хоккеем, да и то с хоккеем с мячом. А в секцию, разумеется в «Спартак», мы попали еще год спустя. Осенью наш приятель Борис Горелик уговорил пойти с ним к тренеру на переговоры. Мы долго упирались, боясь нарваться на отказ. И мы его едва не получили. Борису пришлось долго уговаривать тренера, известного в довоенные годы спартаковского футболиста Владимира Александровича Степанова. Тренера можно было понять: ему предлагали кота в мешке — льда еще не было, и проверить нас «в деле» он не мог.

— Ну, а на коньках-то они ничего катаются? — спросил Степанов.

— На коньках они здорово катаются, — ответил Друг.

Это и решило нашу судьбу.

Так и началась наша хоккейная жизнь. Но она грозила в любой момент оборваться. И вообще до хоккея с шайбой дело дошло не скоро, а могло и не дойти вовсе. Сначала чуть не бросил Женька. Однажды его поставили на какой-то матч в ворота, и он надолго застрял в них. Но он хотел быть, как и я, нападающим. Просил много раз. Ему отказывали. Грозил уйти, никто не обращал внимания. И только тогда, когда тренер понял, что Женькино терпенье лопнуло и он действительно вот-вот бросит все, его перевели в нападение.

Мы взрослели и наконец достигли возраста, когда надо было расставаться с юношеской командой. А команды мастеров в «Спартаке» не было. Зато была в ЦСКА, и мы решили попроситься туда. Но Степанов ценил в нас неплохих футболистов и хотел во что бы то ни стало удержать за «Спартаком». И он уговорил нас остаться и попробовать зимой свои силы в хоккее с шайбой.

Вот когда я впервые взял в руки длинную неуклюжую клюшку и начал учиться во дворе отрывать от земли черную резиновую капризную шайбу. Я тренировался усердно и к началу сезона достиг кое-каких успехов. Но мои достижения никого особенно не интересовали. И потому я считал свое пребывание в хоккее временным и случайным, не без удовольствия готовясь при первой же возможности дезертировать в хоккей с мячом. И только попав в 1959 году в сборную молодежную команду СССР, мы с Женькой поняли, что хоккей для нас — это всерьез и надолго.

Тут я должен извиниться перед читателем за отступление от темы разговора. Но не сделать это отступление я просто не могу. Я ведь еще раза три чуть не распростился с хоккеем навсегда. И во всех этих случаях разлучником стал бы футбол. Я до сих пор не знаю, какую из этих игр люблю больше. Я и сейчас не могу отказать себе в удовольствии поиграть в футбол. А прежде он был для меня настоящей страстью. Время от времени Степанов устраивал мне смотрины. Он приглашал на матчи первой клубной команды «Спартак» с моим участием Николая Петровича Старостина и Никиту Павловича Симоняна, руководивших спартаковскими мастерами. Но я им не приглянулся. Я знал, что меня будут просматривать, волновался по этому поводу и всякий раз играл неудачно. Пробовали меня и в дублирующем составе. Симонян отметил, что способности у меня есть, но подготовлен я плохо. Только теперь, повзрослев, я понимаю, что он был прав. Я приехал на сбор футболистов, ни дня не отдохнув после хоккейного сезона, усталый, несобранный. Но тогда мне казалось, что все это пустяки, что никакая специальная подготовка мне вовсе ни к чему. Так или иначе, на тех, от кого зависело разлучить меня с хоккеем, я не производил впечатления. Однако в те же примерно годы я заработал два приза как лучший нападающий всесоюзных соревнований по футболу среди спартаковских команд и на вузовском первенстве. Так я и метался между футболом и хоккеем. Уже став бронзовым призером хоккейного первенства мира, я вдруг снова получил приглашение сыграть за футбольную команду мастеров. Я приехал на сбор, уверенный, что речь идет о команде дублеров, и был поражен, узнав, что буду играть за основной состав. После обоих матчей — с «Пахтакором» и «Кайратом» — меня очень хвалили и Старостин и Симонян. Через несколько дней «Спартак» уезжал из Москвы, кажется, в Минск. Готовился к отъезду и я. И вдруг известие: тренеров вызывали к высшему спортивному начальству, и там они получили жесточайший нагоняй за то, что я играю в футбол. Это, мол, может отразиться на моих успехах в хоккее.

Тренеры не запретили мне ехать с командой, но их энтузиазма как-то поубавилось.

— Решай сам, — сказали мне.